Добиралово от театра до игры я рассчитывал долго, опираясь на разные мнения. Такси отпало не столько потому, что в таком случае спектакль вышел бы совсем уж золотым, сколько из-за пробок. Трамвай до ВДНХ шёл дольше, чем метро. Так что на метро я и поехал. А на ВДНХ столкнулся с тем, что карту маршрутка не принимала - "только перевод", а налички у меня не было. Я предложил водителю перевести через третьи руки; "дойдёт перевод - тогда поедем", был ответ. Я стал звонить Птахе, потом Вере. Пока я сидел и ждал, когда свершится оплата, любуясь большим жёлтым плакатом в салоне "терминал не работает - проезд бесплатно", в маршрутку сунулся парень с вопросом, действует ли карта. Услышав, что нет, он развернулся и ушёл. Водитель посигналил ему, вернул и сказал "садись, всё равно салон пустой". А что, так можно было...
Под мостом, как каждый год, снова устанавливали большие фигуры белых медведей. Установка шла по частям, так что я увидел Туунбака-без-головы
Доехал - больше чем с полуторачасовым, наверное, опозданием от заявленного старта игры, но, вроде, пропустив не слишком многое. Немного доигрового-персонажного

Когда до игры думал о безрадостных перспективах Бруно - вспоминал, конечно, финал игры Дикты с припевом "нас ищет Инквизиция". Хочу верить (и твёрдо верю - кто мне запретит), что у Николауса всё хорошо и до их с Гюнтером маленькой аптеки длинные руки Инквизиции не дотянутся. А когда вбежал в Дружбу и, переодеваясь, выслушал мастерскую вводную о том, что тут в Рейне лодки тонут, - испытал непередаваемые вьетнамские флэшбэки Николаус, конечно, не_утонул не в Рейне, а в Дунае, и века эдак на полтора позже, но совпадение осталось совпадением - и схожую историю с более плачевным концом я в россказни Бруно включил. Также, импровизируя, придумал утопившуюся девицу - и случайно попал пальцем в небо...

Бруно Хоффмайер, отчёт отперсонажный. Ворнинг: местами матерно!Надежды мирно перезимовать в Кёльне не оправдались, когда Гессе изволили заскучать и вцепиться, как кошка в фантик, в жалобу из одного из окрестных селений на то, что в Рейне-де тонут лодки (Керн склонен был считать, что это разбойники и дело светских властей). Сейчас, как встал лёд, чтобы утонуть в Рейне, требовалось приложить немалые усилия, но Гессе всё равно понесло проверять обстановку. Мне он велел прошерстить архивы на предмет более ранних упоминаний крушения лодок и догнать его, как закончу, в местном трактире. Погода для поездок была омерзительна, но сие обстоятельство Курта не только не останавливало, но и милосердия, как обычно, в нём не пробуждало. Проще говоря, пришлось ехать.
Найти трактир было нетрудно: на нём сходилось сразу несколько дорог. Оттого же в этакую метель постояльцев, благоразумно решивших её переждать, в трактире было много. Войдя и поздоровавшись, я огляделся и выцепил взглядом фигуру Гессе - самую тёмную, и забившуюся в самый тёмный угол. Я протолкался к нему и уселся рядом.
- Твоё инквизиторство, я твой почтовый голубь на сегодня.
- Явился, - на лице Гессе явственно было написано, что он так же рад меня видеть, как и я его.
- Курлы, бля.
- Привёз?
- Привёз.
- Молодец.
- А поблагодарить?
- Свободен.
- Неблагодарность - грех, - напомнил я, но свободой воспользовался и направился к стойке, определяя, кто трактирщик. - Эй, хозяин! Налей-ка мне чего-нибудь.
- Чего налить? - трактирщик возник тут же, берясь за бутылку. Стало быть, трактир настолько поставлен на хорошую ногу, что предлагают здесь не пиво, а вино.
- Чего угодно, что согреет, а то замёрз как псина. Вон он заплатит, - я кивнул в сторону тёмного угла, где Гессе беседовал дам и других постояльцев.
- Кто заплатит?
- Да его инквизиторство, кто ж ещё.
- А ты что же, тоже инквизитор? - насторожился трактирщик.
- Ну какой из меня инквизитор, сам посуди. Я при его инквизиторстве почтовый голубь. И прочее, по мелочи.
Я уж было протянул руку к стакану, но трактирщик выхватил его у меня из-под носа:
- Тогда надобно спросить его разрешения, можно вам вина пить или нет.
- Так я ж не ребёнок и не девица, чтоб за меня разрешения спрашивать!.. - опешил и возмутился я, догоняя направившегося к Курту трактирщика.
- Майстер инквизитор, разрешаете ли вы пить своему слуге? - тот почтительно переломился перед сидящим Гессе, который и стоя доставал ему едва до плеча.
- Я не слуга, - мрачно поправил я.
Курт махнул рукой, и трактирщик отдал мне наконец стакан. За счёт майстера инквизитора, чтоб ему быть здоровым, сразу захотелось выпить побольше.
- Вот теперь бесславная смерть от мороза мне не грозит, - провозгласил я, приземляясь на скамью и вытягивая уставшие ноги. С первым же глотком вина жизнь сразу обрела яркость.
И в этой яркости я начал различать знакомые лица. Первое лицо, впрочем, я узнал скорее по стати и движениям: я не раз смотрел, как Сфорца гонял Курта с кинжалами, после чего нередко отдувался уже я сам. Здесь кардинал был, похоже, инкогнито, не заговаривал даже с Гессе, и я рассудил, что не мне это инкогнито и раскрывать, ну его совсем. Второе лицо принадлежало Ярошу Недосталу, с которым мы вместе когда-то учились в Гаммельне. Как будто бы в прошлой жизни...
- Какие люди!.. - попусту рассиживаться под боком у Гессе мне сразу расхотелось, и я устремился к Ярошу. Он вскинул на меня взгляд, признал, улыбнулся, и мы обнялись. - Возмужал, зараза!.. Какими судьбами сюда занесло?
- Ехал в Кёльн, замёрз.
- А я ехал из Кёльна, замёрз, - подхватил я, поднимая стакан, и Ярош обнаружил, что у него не налито.
- Трактирщик! Налей вина, нам надо выпить за встречу, - окликнул он.
- Что же, знакомого встретили? - полюбопытствовал трактирщик, подливая.
- Так наш брат студент - он повсюду, - не без удовольствия сказал я. Эта встреча, когда вновь можно было хоть на часок-другой, да причислить себя к студенчеству, была отдушиной.
Мы выпили; вокруг нас собирались праздные слушатели, но затевать с ними всеми знакомство мне было пока недосуг.
- И что ты забыл у нас в Кёльне? - спросил я Яроша.
- Хочу поглядеть на Кёльнский университет. Ты сам-то в нём не был?
- Как же, видел, - признал я. - И с тамошними студентами пил, так что можно сказать, что был.
- И много у вас университетов? - полюбопытствовал один из постояльцев.
- А вот как половина профессоров перессорится с другой половиной, то уходит и создаёт новый университет, - пояснил Ярош.
- А если половина выхватывает ятаганы и сражается с другой половиной, тогда выжившие основывают новый университет? - предположил незнакомец.
- Тогда, наверное, им не нужно новое место искать, - возразил Ярош. - Можно занять прежнее.
- Ятаганы?.. - я взглянул на путешественника внимательней. - Издалека?
- А по мне не видно? - усмехнулся он. Я рассмотрел его с ног до головы, от пёстрых шаровар до странного головного убора.
- Турок?..
- Из Андалусии я.
- Вот как. Слышал, слышал. - я вновь обернулся к Ярошу: - Что ж, будешь у нас в Кёльне - заходи.
- А и зайду, ты только адресок оставь.
- Оставлю. Хозяйка у нас добрая, и пирожки печёт вкусные.
- Пирожки - это хорошо, - оживился Ярош.
- Только ими и жив, а то от его инквизиторства не дождёшься, - покосился я на Гессе.
- Так ты, значит, теперь в Кёльне?
- В Кёльне. Много где помотало, но теперь здесь.
- А твоя жена?..
- Да как тебе сказать. - я помолчал, глядя в пол, как если бы мог сквозь него провалиться. - Похоронил я жену.
- Соболезную. Ну, выпьем, не чокаясь.
Я опрокинул в себя остатки своего вина, стукнул стакан на стойку.
- А сюда ты по какому делу? - спросил Ярош.
- Его инквизиторство поручили мне в кое-каких бумагах покопаться. Дескать, дело срочное, я и гнал сюда через метель, а он меня даже не выслушал. А всё почему? Потому что ему не сведения нужны, а нужно ему, чтоб я заебался.
- Прямо как некоторым профессорам в университете, - посмеялся Ярош.
- Но когда профессор в маразме, ему простительно, а этот-то мне ровесник...
- Тогда впрямь дело худо. Это как бывает: когда в арифметике пример простой, а доказательство!.. - и он показал жестами свиток в половину своего роста.
- Ох, не напоминай мне про арифметику.
- А астролябию?..
- Вообще никаких таких матерных слов лучше при дамах не произносить.
- Отчего же матерных?
- Ты знаешь, с точными науками у меня всегда было не очень.
- А вот у нас в университетах... - заговорил андалусец.
- Что, и у вас в Андалусии университеты есть, а не только вино да кони? - восхитился я.
- Ещё бы! - ответил тот с гордостью. - У нас самые лучшие университеты, самые лучшие учёные, самые лучшие астрономы и самые лучшие медики.
- Неплохо, - оценил я. - Как-то на фоне этого и похвастаться нечем. Вот разве что нашим кёльнским чесночным хлебом, - и я откусил от свежей горбушки, которую попросил к вину у трактирщика.
- Урожай чеснока всегда хороший?
- Неизменно. А знаете, за что я больше всего люблю чесночный хлеб? За то, что можно им нажраться и потом в нашей общей с его инквизиторством спальне надышать.
- А можно и просто чеснок повесить, от нечисти, - предложил трактирщик.
- Да откуда в общежитии Инквизиции взяться нечисти... - усомнился кто-то.
- Вот только нечисти нам там и не хватало, - с чувством подтвердил я.
- И как так вышло, что ты теперь служишь с инквизитором? - полюбопытствовал Ярош.
- Да я не то чтобы служу. Купил он меня, как коня на ярмарке, разве что в зубы не смотрел, хотя чуть и не выбил парочку. Вот с тех пор я у него на побегушках.
- Похоже, тебе это не очень-то нравится, - заметил Ярош.
- А какому человеку понравится - другому принадлежать?!..
- Сбежал бы.
- Сбегу - найдут и прикопают.
- Этот прикопает? - Ярош в свою очередь кинул осторожный взгляд в сторону Гессе.
- Ну, этот лично, может, и не прикопает, - усомнился я. - Но у Инквизиции руки длинные. А жить-то хочется, вот и служу, пока полезен. А как полезным быть перестану... наверное, всё равно прикопают, потому как знаю я уже больно много.
- Да уж, невесело как-то. Что же ты натворил такого, чтоб прикопали? - в голосе Яроша промелькнула знакомая опасливая нотка.
- Знаешь ли, побег от Инквизиции - уже само по себе преступление, - криво усмехнулся я.
- А попал-то ты туда отчего?
- Долгая история... - я задумался, прикидывая, что не обо всём стоит рассказывать. - Я ведь, как ты помнишь, на крепостной женился. И сам оттого стал крепостным.
- Но ты ведь понимал, на что шёл, - резонно вставил Ярош.
- Понимал. Это другое. Думал, буду жить, свою землю пахать, свою репу выращивать. Но когда моя жена умерла, графьё моё меня не отпустил. И дочка его.
- А что дочка? - андалусец тоже увлечённо слушал, пока я, вспоминая, мрачнел всё больше.
- Понравился я ей.
- Так это же хорошо, что понравился?..
- Может, и хорошо. Только пристрастия у неё были... специфические.
- Мда, от такого кто угодно сбежал бы.
- Вот я и сбежал. Так бы и бегал, бегать я умею хорошо, а Германия большая... а за её пределами - и того больше. Глядишь, и до Андалусии добежал бы, из моря бы умылся...
- Запоминай, - обратился ко мне андалусец. - Бежишь всё время на юг, потом через всю Францию. Останется только пересечь Пиренеи, где-нибудь, где пониже...
- Франция - это хорошо, - я кисло усмехнулся и кивнул головой на Гессе. - Только вон они, мои Пиренеи.
- Понимаю, - сочувственно согласился тот. - Не знал, что у вас всё ещё не отменено рабство.
И не успел я открыть рот и ответить, как меня опередил светловолосый мужчина в красном камзоле, с увесистым рубином на груди. По его богатому виду я мысленно записал его по меньшей мере в бароны.
- Рабства у нас нет, но есть крепостное право, - пояснил он. - И можно посмотреть на это с положительной стороны: молодой человек трудоустроен! У него есть стабильная заработная плата...
Я скептически скривился.
- Похоже, нет никакой платы, - догадались мои собеседники.
- ...Его, по крайней мере, кормят, - уже не так уверенно продолжал аристократ.
- Да если б не хозяйкины пирожки, я бы уже давно превратился в... анатомическое пособие - помнишь его? - кивнул я Ярошу.
- Да ты и так - анатомическое пособие, - честно сообщил он.
- Его молитвами! - мой обвиняющий перст указал в сторону Гессе. Порой, когда толпа расступалась, я видел, что он смотрит в мою сторону, и чувствовал на себе его взгляд, но говорить тише не собирался.
- Но всё равно стабильность, - заключил аристократ.
- Драл я такую стабильность, - мрачно откликнулся я. - Это не стабильность называется, а этот, как его... ас-ке-тизм.
- Он ведь даже босой, - сказал какой-то сердобольный женский голос. - И рубашка рваная...
- Сапоги, допустим, я оставил в прихожей, а то они как два сугроба, - уточнил я.
- А ты сам потом, что же, тоже станешь инквизитором? - спрашивал Ярош.
- Куда мне! Не моего ума дело. Инквизиторов-то сызмала готовят.
- А своему инквизитору ты на кой тогда сдался?
- А он решил, что я есмь овца заблудшая и что он может наставить меня на путь истинный. Вот так с тех пор и таскает меня за собой на верёвочке, что твоего барана, вот только просветления господнего у меня от этого как-то не прибавляется.
- Представляю. Ты и сам знаешь, как тебе жить...
Пока я отошёл налить себе ещё вина (всё за счёт и за здоровье Конгрегации!), всеобщая беседа переместилась от двери в центр зала и перетекла в обсуждения того, как гнать студентов. По мнению бродячего монаха, перегонять можно было через перегонный куб.
- А у нас в университете говорили - настаивать на теоремах, - добавил я.
- Там же чернила...
- Если только чернила не отравлены... - предположил я и тут же осёкся. - Тьфу ты, я с этими архивами Инквизиции окончательно привык думать всё время об отравленных чернилах и прочих гадостях. Чего только не начитаешься...
- А расскажи, - вдруг попросила меня публика.
- А и расскажу. Прочитал я как-то, как один князь-епископ заказал большой торт на день рождения своей дочери. Начал разрезать, а оттуда клюквенный соус какой-то подозрительный... В общем, разрубили торт, а там труп. И весь в наколках, как каторжник.
- И что было дальше?
- Следователь посмотрел на эти наколки и определил, что сделаны они были левой рукой. И отправился в портовый квартал искать мастера, у которого бы, стало быть, правая рука бы не работала.
- Это уже который твой стакан? - передо мной нарисовался Гессе, видимо забеспокоившийся, не несу ли я пьяный бред.
- Второй, - честно сообщил я. - Я трезв как стёклышко.
- Стёкл как трезвышко, - пасмурно усомнился тот.
- От топота копыт пыль по полю летит, - бодро отчеканил я. - Инквизиция инквизиторствовала, инквизиторствовала, да не выинквизиторствовала!
- Молодец, - удовлетворился Гессе. - Продолжай в том же духе.
- Ради тебя - хоть на латыни, - проникновенно пообещал я и, когда он удалился, вернулся к повествованию. - Так вот, следователь в самом деле нашёл однорукого мастера. И, допросив его, выяснил, что тот действительно сделал наколку отравленными чернилами.
- А он не мог просто прирезать того человека? - полюбопытствовал господин в зелёном, явно зажиточный бюргер, с самого начала нашего разговора с Ярошем слушавший нас с вниманием и, похоже, симпатизировавший студенчеству. - Или это было бы слишком просто?
- Видимо, просто прирезать он не мог, - предположил я. - Насколько я помню, он избавлялся от свидетеля.
- Что-то мне сомнительно, чтобы следователь мог по наколке определить, какой рукой она сделана, - сказал Ярош.
- Не мог бы, - отрезал Курт, и я едва не ляпнул, что уж он-то смог бы. Разглядел же он как-то, что письма были написаны разными руками.
Бродячий монах стал рассуждать, как можно живого человека засунуть в пирог (с большим знанием дела). Закончив байку, я заметил, что Гессе скучает в одиночестве, и подошёл к нему.
- Тебя что, совсем не интересует то, что я привёз? - поинтересовался я.
- А ты почему не доложил? - вопросом на вопрос ответил майстер инквизитор.
- Так ты не спрашивал.
- Я не спрашивал!.. - Курт возвёл очи долу.
Но сам ведь говорил, что я свободен! Последовательность - его второе имя, а вовсе не Игнациус.
- Я мчался сюда почём зря, а тебе как будто и не надо!
- Ты и так задержался!
- А ты хоть видел, что там снаружи творится? - я махнул рукой за окно, где метель продолжала залеплять стёкла густым мокрым снегом. - Я гнал почти вслепую!
- Тогда будь благодарен, что мы до утра отсюда не уедем.
- Вот спасибо!
- Выкладывай уже, что у тебя там.
Я отвёл его в сторонку, чтобы пересказать вычитанное. Если он надеялся, что я ему всё в письменном виде изложил, то зря: лишняя трата времени.
- Так вот, первые случаи, когда здесь лодки тонули, были лет двадцать назад. Из всех случаев только один примечательный: некоего студента разыскивала Инквизиция, якобы за колдовство. Схватить его собирались в трактире вроде этого, но ему удалось улизнуть и сесть в лодку, приготовленную им заранее. С собой он прихватил свою старушку-мать. Лодка перевернулась, беглецы выплыли, но когда их нашли, мать уже умерла, а студент был при смерти.
- Дальше?
- А больше ничего примечательного. То рыбак выйдет на лодке в реку, разобьётся и утонет, в сети запутавшись... И какая-то девушка утонула, когда, как говорили, плыла на другой берег к своему возлюбленному; хотя говорили, что и утопилась. В общем, всё как везде.
- А раньше, чем двадцать лет назад, случаев не было? Или просто записей не сохранилось?
- Да уж наверняка не сохранилось. Бумаги истлели, ими подтёрлись, выкинули, сожгли... сам знаешь, как это бывает.
- Поговори с трактирщиком, - решил Курт. - Как ты это умеешь, как со студентами говорил, - я слышал, у тебя хорошо получается. Он-то уж наверняка живёт тут дольше, чем двадцать лет. Вот и поспрашивай его между делом, что здесь происходит, чтоб он не догадался.
Ничего себе: Гессе признал, что с людьми можно говорить и по-человечески!.. И что б он без меня делал, если сам только допрашивать и умеет.
- Что ж, поговорю, - пообещал я, предвкушая ещё стаканчик вина и кусок горячего хлеба.
Как только я подошёл к стойке, трактирщик первым завёл разговор:
- А вы, значит, тоже инквизитор?
- Не-ет, - поспешил успокоить его я. - Инквизиторов начинают готовить, когда они ещё маленькие, - я показал ладонью рост чуть пониже стола. - Пиздят их сапогами, вот они и вырастают такими, как этот... обух от топора.
- И что же, - трактирщик не без удовольствия посмеялся, - без сапог инквизитором не вырастешь?
- Не-а. И не одними только сапогами. В общем, я только рад, что я не инквизитор, я нормальный.
- Как же сюда инквизитора-то принесло? Значит, случилось что серьёзное?
- Да ему просто делать нехуй в Кёльне стало, - заговорщицки поделился я.
- Неужели в таком большом городе ничего не происходит по вашей части?
- А вот.
- Гляжу, он с моим мальчонкой разговаривает, - трактирщик смотрел в ту сторону, где Гессе беседовал с трактирным служкой.
- А что мальчонка?
- Да приблудился некоторое время назад. Откуда взялся, я, честно говоря, и не спрашивал. Некоторые постояльцы говорят, что он очень уж на моего кота похож.
- На кота?.. - усмехнулся я.
- Кот у меня хорош! Всех мышей переловил.
- Очень это похоже на некоторые доносы, которые Инквизиции пишут. Дескать, например, "у мужа моей соседки чёрный волос, и у козла её чёрный волос, - значит, муж её оборотень и в том, что наша коза понесла, он виноват". Ты и представить не можешь, сколько такой ерунды на нас сваливается.
- А оборотни, стало быть, не существуют? А стриги?
- Знаешь, за всё время, что я за его инквизиторством таскаюсь, я ни одного оборотня в глаза не видел, и ни одного стрига тоже.
- А ведьмы как же? Ведьм-то ты наверняка видел? - с надеждой спросил трактирщик.
- Представь себе, и ведьм не видел. Только одного завалящего колдуна, да и тот... - замялся я, сообразив, что наоткровенничал слишком много. - Не то чтобы колдун, просто пиздеть умеет складно.
- А это у вас, наверное, все умеют?..
- И то правда. Ну да что мы всё обо мне! Как у вас тут живётся?
- Живётся неплохо. Рейн красивый.
- Что вино вкусное и трактир богатый, я вижу, - согласился я. - Рейн пока не разглядел: когда ехал, видимость была метров сто. Тихо здесь?
- Говорят, объявились разбойники.
- Разбойники? Так близко от Кёльна? - заинтересовался я. - Беглые, что ли?
- Да кто их знает.
- Ещё, говорят, у вас тут лодки тонут? Может, топит их кто?
- Больно нужно разбойникам лодки топить. А тонут, как и на любой реке, - не стал отрицать трактирщик. - Река здесь порожистая, вот лодки и бьются. Я сам однажды разбил здесь лодку о камни, но ничего: выплыл. Одно весло осталось, оно меня и спасло: за него ухватился и не утонул.
- Хорошее весло, - похвалил я.
- Ещё бы! Дубовое. До сих пор его храню, и если кто перепьёт и разбушуется... Это сейчас здесь благородная публика, а крестьяне - сами понимаете.
- И часто здесь столько иноземцев собирается?
- Нередко. Трактир-то ведь на перекрёстке. Отсюда дороги во все стороны ведут - и во Францию, и в Италию...
- А раньше-то говорили, что если кто строит на перекрёстке, то наверняка колдун, - усмехнулся я.
- Это почему это?
- Потому что перекрёсток - это такое место, с которого, если захотеть, колдун может попасть в любое другое место, куда захочет, даже не в этом мире.
- Ну, у нас можно пойти в Кёльн, а попасть в Дюссельдорф, - посмеивался трактирщик, ничуть не испугавшись. - Это считается?
- Заблудиться - не считается, - тоже усмехнулся я. - И давно тут лодки тонут?
- Я сам здесь всего пять лет как обосновался. А что, твой инквизитор здесь по этому поводу?
- Проверить нужно, - в свою очередь, не стал отпираться я. - Порой за какой-то мелочью кроется что-то необычное, если разобраться.
- И как вы то выдерживаете, - проговорил трактирщик после паузы, глядя в сторону Гессе. - Людей мучить, сжигать...
- Это он выдерживает, - кивнул я, пожав плечами. - Моё дело маленькое.
- Но подвалы-то ты видел? - не отставал трактирщик.
- Видел, - нехотя признал я.
- Мне однажды их показали. Эдакая жуть - на всю жизнь запомнил!
В Академии подвал с наглядными пособиями ни от кого не запирался: ходи, сколько хочешь, смотри, что хочешь. Но то в Академии, - а кто простого трактирщика станет приглашать в подвал в качестве гостя?.. Видимо, непростой это был трактирщик.
- Говорят, сейчас Инквизиция вроде как работает по-другому, не таскает людей в подвал по каждому пустяку. Вот только это всё равно от каждого инквизитора зависит, - заметил я. - У кого-то терпение долгое, а у кого-то и короткое.
- Иначе на всех подвалов не напасёшься, - хмыкнул мой собеседник.
- А иному инквизитору и подвала не надо: он тебя отведёт за угол да там и допросит. А уж рука-то у них тяжёлая, это я на своей шкуре знаю.
Я обернулся на Курта. Тот по-прежнему говорил с мальчишкой.
- Разговорчивый, - неприязненно прокомментировал я.
- Так если бы инквизитор не был разговорчивым...
- И то правда, - и под этим предлогом я закончил нашу беседу и направился спасать мальца от Гессе.
- Ты почто ребёнка мучаешь, ирод? - вопросил я, приблизившись. Мальчишка воспользовался случаем и был таков. - В самом деле, что ли, думаешь, что он в кота оборачивается?
- В кота?..
- Трактирщик говорит, что-де некоторые люди считают, что мальчишка на его кота похож.
- Глупости. Узнал что-нибудь?
- Ничего особенного, - я снова понизил голос. - Трактирщик сам тут недавно, пять лет всего. И на его памяти здесь всегда разбивались лодки - место здесь порожистое, опасное. Он сам тут однажды чуть не утонул, на весле выплыл, которым теперь пьяниц гоняет.
- Ясно, - нетерпеливо откликнулся Гессе.
- В общем, похоже на то, что нет здесь ничего необычного. Впрочем, пока я сидел в архиве, я ещё кое-что вычитал... На другой реке, не этой, тоже есть место, где пороги, высокие камни, течение быстрое. И чтобы лодки сплавщиков леса не разбивались, они якобы прибегали к колдовству: заговаривали душу на крест, душа в кресте оставалась, а камень в человеке его душу не чуял и лодку его не губил.
- Ересь, - коротко постановил Курт.
- Ересь, - согласился я, пожав плечами.
Сочтя на этом свой долг оконченным, я направился на кухню: уже из собственного любопытства познакомиться поближе с мальчишкой, похожим на кота.
- Его инквизиторство не слишком тебя напугали? - спросил я.
- Да нет... а вы сами разве не инквизитор?
- Да разве ж я похож на инквизитора? На инквизитора с раннего детства учиться нужно, а мне уж поздно.
- А я надеялся, что смогу когда-нибудь стать инквизитором, - сник мальчишка.
- Упаси тебя господь от этого, - искренне и от всей души пожелал я. - Не надо тебе такого. У них ведь как заведено: старшие пиздят младших, те потом отыгрываются на следующих, и так по цепочке. Вот и вырастают такие постные рожи. А ему, - я указал взглядом на Гессе, - меня в качестве мальчика для битья приписали.
- И что же - бьёт? - недоверчиво и опасливо поинтересовался служка.
- Ну, как... сцепились пару раз, - признал я. - Только его-то драться учили, а меня вот нет.
- Ты побил инквизитора?!.. - малец смотрел на меня с благоговением. - Да ты герой.
Я криво усмехнулся. Оказывается, за любое позорище кто-то может записать тебя в герои.
- Какой я герой. Скорее, это он меня побил.
- Значит, мне лучше, что я здесь, в трактире, а не в Инквизиции?.. - робко уточнил мальчишка.
- Однозначно лучше, - заверил его я. - Тебя ведь здесь кормят, не обижают?
- Не, не обижают. Ругают только, если балуюсь.
- Вот видишь. Ты свободен, тебе все дороги открыты: наберёшься опыту здесь, вырастешь - ещё куда-нибудь подашься, займёшься, чем захочешь. А я человек подневольный.
- А почему твой инквизитор перчатки носит, не снимая?
Экий наблюдательный. Может, и неспроста сам в инквизиторы хотел.
- Ранен был, - обронил я.
- Ранен?.. А перчатки зачем?..
- Руки ранены были, - пояснил я мрачно, чувствуя, как жарко становится скулам. - А перчатки носит, чтоб не спрашивали.
Мальчишка, видимо сообразив, что этой темы затрагивать не следовало, отговорился:
- Пойду проверю, всё ли в порядке в доме.
- Проверь, - напутствовал его я и вышел с кухни.
В зале я сразу услышал и увидел Яроша - он что-то втолковывал девице в клетчатой юбке и с арбалетом, которая явно прибыла издалека.
- Риторика - это... как бы вам объяснить покороче...
- Да я и в одно слово могу объяснить, - предложил я.
- Ну-ка?..
- Риторика - пиздёж.
Девица расхохоталась, а Ярош оценил:
- Сразу видно отличника по риторике.
Поблизости за столиком расположился художник и изображал кардинала Сфорца довольно похоже.
- Может, ты его наймёшь? - предложил я Курту. - Мог бы рисовать плакаты "Их ищет Инквизиция".
Курт красноречиво поморщился.
- Тогда лучше сразу гравюры, - поправил художник.
- С ведьмами! - поддержал монах. - В каждом городе наверняка найдётся своя ведьма.
- Это уже целый ведьминский календарь получается, - пробормотал я.
- А что, повесил бы у себя гравюру с обнажённой ведьмой? - подначил монах.
- Повесил бы, - хмыкнул я.
- Чтобы метать в неё кинжалы? - строго поинтересовался, только его и вспомни, Гвидо Сфорца.
- Каморка у меня не такая просторная, чтобы кинжалом-то размахнуться, - возразил я, но развивать пикантную тему всё же поостерёгся. - Впрочем, гравюру с каким упырём можно прикрепить во дворе к мишени.
Например, с портретом следователя Курта Гессе, добавил я мысленно.
- И вы бы повесили? - спросила монаха девица в клетчатом. - Ведь это же грех.
- Так грешен! - охотно признал монах. - Mea culpa, maxima culpa. Maximissima!..
- ...А не хер собачий, - уважительно дополнил я.
Кто-то спросил Гессе о том, чему учат инквизиторов, и тот ответил о тренировках своего детства.
- С тех пор ты такой, - сочувственно добавил я. - Кто ж ещё может помериться с тобой опытом.
- Такой опыт есть у каждого выпускника Академии святого Макария, - невозмутимо произнёс Курт.
- Так вашего брата редко встретишь, не то что нашего... - я проследил за его взглядом и увидел светловолосого парня, с которым он некоторое время назад беседовал. У парня была почти такая же, как у него, добротная кожаная куртка, и хотя лицо парня было повёрнуто в нашу сторону, он, похоже, был слеп. Комментарии об опыте отпали сами собой. - Если и ты здесь знакомого встретил, то между вами вставать можно и желание загадывать.
Вскоре Курт, не таясь, увёл кого-то из постояльцев в хозяйскую комнату для разговора.
- А вот и приватные беседы начались, - отметил я.
- Неужто инквизитор даже в трактире работает?
- А инквизиторы - они всегда при исполнении, - сообщил я. - Инквизитор спит - служба идёт.
Краем уха я услышал, что художник говорит с Ярошем о художнике по имени Йозеф. Когда я Яроша спрашивал, знает ли он что о наших, тот ничего толком не ответил - все разлетелись кто куда, сам Ярош вслед за любимым преподавателем астрономии подался в Гейдельберг; теперь же оказалось, что новости всё же есть, только с другой стороны.
- Так я ведь помню Йозефа, - вмешался я. - Хороший был парень.
Но художник ничего толкового не сообщил, кроме того, что у Йозефа возникли какие-то проблемы: не то заказчик ему не заплатил, не то наоборот - не выполнил заказ, но только он пропал. Может, пустился в бега или залёг на дно, а может, где-то уже прикопали в тёмном переулке: кто станет искать бродячего одиночку, ни к какому цеху не прибившегося?..
Пока мы стояли поближе к стойке, в другом конце зала произошёл какой-то шум; я обернулся, чтобы разглядеть за спинами столпившихся зевак, как перед окном стояла девица в синем платье, а ещё мгновение - и она исчезла. Раздались изумлённые возгласы, среди которых пробивалось слово "ведьма". Я протолкался вперёд, чтобы увидеть на полу лужу - и не от того, что кто-то надул со страху, а щедро разлившуюся воду, будто опрокинули бадью для стирки.
Я постучался в дверь, за которой заперся Гессе. Не услышав ответа, вломился без церемоний.
- Твоё инквизиторство, там девица водой растеклась, - доложил я.
Один плюс есть у инквизиторов: услышав такое сообщение, они не пошлют тебя по матери, добавив, что с этим бегают к повитухе, а бросят все дела и пойдут смотреть.
- Что здесь произошло, что ты видел? - спрашивал Гессе.
- Да ничего толком не видел, из-за спин-то. Была девица, а стала лужа.
- Зараза, - прошипел тот.
Не прошло и несколько минут, как консилиум из Курта, его незрячего коллеги, кардинала Сфорца и бродячего монаха скрылся в комнате, а жизнь в трактире потекла своим чередом. Ещё немного погодя светловолосый инквизитор выглянул и окликнул:
- Хоффмайер!
Надо же, по фамилии. Как к равному. Это Гессе ему сообщил?..
- Здесь я. Чем полезен?
Не очень-то хотелось быть на побегушках у сразу двоих инквизиторов, но и без дела сидеть - проку мало.
- Поговори с мальчишкой. Узнай, бывали ли здесь раньше барон и девица в синем, и если да, то как давно. Доложишь потом своему начальству.
Начальству, значит. Лестно, должно быть, Курту считаться начальством, когда даже усы ещё не выросли. Но спасибо, что не "хозяину".
- Будет сделано... ваше-ство.
- Какое я тебе "вашество"!.. - вот и второй инквизитор заговорил по-человечески, отворачиваясь назад к двери.
- Так вы ж не представились!.. - возразил я, но уже ему в спину: инквизитор до знакомства не снизошёл.
Сказать по правде, докапываться больше прежнего до мальчишки мне претило. И что инквизиторы в нём нашли, в чём могли подозревать ребёнка?.. Спрашивали бы трактирщика. Да и как спрашивать, если, оглядевшись, я сообразил, что и девиц в синем в трактире было две, и баронов - вероятно больше одного?.. Но совсем уж пренебречь поручением - наглости не хватило, и я подсел к служке, как раз не занятому ничем.
Мальчишка с благоговением взирал на художника, попросил разрешения взглянуть на альбом и захотел оставить его себе. Когда художник сказал, что подарить весь альбом не может, но может скопировать оттуда любой портрет, мальчишка пожелал "рыженькую".
- Я её у себя в комнате повешу! - предвкушал малец. А созрел-то он, однако, рано.
- Что, знатные девицы нечасто у вас в трактире появляются? - спросил я его.
- Ох, да вообще ни разу раньше не появлялись!
- Значит, впервые видишь такую блестящую публику?..
В самом деле, парнишка тут недавно, что он мог помнить?.. Я обернулся к другой, не растаявшей в лужу, девице в синем, сидевшей рядом. Их немудрено было спутать, если не вглядываться в лица: две молодые путешественницы, обе - без сопровождения, обе при том - не бедные. Подозрительно.
- Вы к нам издалека? - спросил я её насколько умел дружелюбно.
- Вот, возвращаюсь на родину, - произнесла она. - Хочу увидеть свой дом. Давно здесь не была.
- Так вы родом из Кёльна! Вы, случайно, не родственница нашей графини?
- Графини? А как её имя?
- Да чтоб я помнил... - я напряг память, но подробности городских сплетен выветрились из головы.
- Не может быть, чтобы во всём Кёльне была всего одна графиня, - добавил художник.
- Графинь-то много, но только одна... особо примечательная.
- Нет, не родственница, - покачала головой путешественница.
Негусто сведений. Не быть тебе, Бруно Хоффмайер, следователем, - что не могло не радовать.
- Бруно, ты нормально себя чувствуешь? - подошёл ко мне Ярош возле стойки.
- Да вроде... а не должен?
- А мне вот что-то нехорошо, - сообщил он заплетающимся языком, слегка покачиваясь.
- Ты не перебрал ли?
- Вроде нет... Раньше всегда вино пил - и ничего такого!
- А ты закусывал?
- Н-нет...
- Так закуси, - дружески посоветовал я. - Вино здесь доброе. Я вот закусываю, и чувствую себя прекрасно.
Ярош ещё некоторое время предпочитал сидеть на месте, икая и заикаясь, но я не придал этому особого значения: в трактир он прибыл раньше меня, мог и выпить больше.
Когда заседавшие духовные лица вывалились из-за двери, я направился к Курту. Посетила непрошеная мысль, что за всё время, что он провёл в трактире, он наверняка не выпил ни стакана и не съел не крошки; но эту мысль я прогнал, подавив желание поинтересоваться, не забыли ли майстер инквизитор пожрать. Курт не маленький и в няньки я ему не нанимался.
- Докладываю, - сообщил я, отведя его в сторонку. - Малец всех этих дам и баронов никогда до сего дня и не видел. А ещё у него какое-то особое пристрастие к рыженьким.
- Не видел, вот как?.. А мне он другое пел.
- Да что ты от него хочешь, он даже своего собственного прошлого не помнит!.. А девица в синем говорит, что возвращается в Кёльн на родину.
- Стало быть, местная?
- Местная.
- Хорошо.
Пока мы стояли подле лестницы, с верхнего этажа спустился аристократ с рубином. Вид у него был довольный, прямо-таки сияющий, а сам он был вымокшим насквозь и оставлял за собой мокрые следы, будто его прямо в одежде макнули в прорубь. Озябшим он при этом совсем не выглядел.
- У вас на третьем этаже крыша протекает, - безмятежно сообщил он трактирщику.
Я вспомнил, что незадолго до этого служка принёс этому вельможе записку. Бумажка, сложенная вдвое, валялась тут же, на лавке в прихожей. Я беспрепятственно подобрал её и прочитал, затем протянул Курту:
- Тебе не кажется, что его визит на третий этаж может быть связан вот с этим?..
- А что там?
- "Если хотите поговорить и остаться в безопасности, приходите на третий этаж", - прочитал я вслух.
- И даже не скрывается...
Путешественник, так открыто и будто с вызовом имевший сношения с ведьмой, мог бы вызвать и больше интереса со стороны Инквизиции, - но тем было видней. Одно было ясно: если ведьма - вода, то она не могла покинуть стены трактира, иначе снаружи замёрзла бы.
- А не сходить ли туда и не посмотреть?.. - я задумчиво возвёл взгляд к лестнице наверх. - Не утону же я в луже, в самом деле. Промокнуть - не сгореть...
Гессе бросил на меня тяжёлый взгляд. Я не настолько жесток, чтобы нарочно шутить при нём про огонь, но постоянно следить за языком не удавалось, и доводилось помянуть огонь нечаянно.
И за каким-то чёртом меня понесло наверх. Нет, к счастью, никакая колдовская сила меня не манила, - просто господа инквизиторы да кардиналы не почёсывались, а не всё же Гессе лезть поперёк батьки в пекло. Ещё угробится, чего доброго, - уж найдёт, каким образом, на это у него талант. А я, правда, совсем не знал, как и о чём разговаривать с ведьмой, если встречу её наверху, - но, по крайней мере, и ведьмам я, простой смертный, низачем не сдался.
У самой лестницы на верхнем этаже в самом деле была лужа, довольно обычная, не считая того, что с потолка и не думало капать, а посреди неё лежали серебряная диадема и пара серебряных заколок. Я подобрал их и рассмотрел; подумалось, что такими можно было бы затыкать какого-нибудь стрига. Добычу я принёс Курту.
- Она что же, от украшений теперь избавляется?.. - пробормотал Сфорца.
- Может, следующий, кто туда пойдёт, найдёт платье? - с надеждой предположил монах.
- Больше я туда-сюда бегать не стану, - предупредил я.
Я ещё стоял на лестнице, когда гости трактира заметили под ней лёд - и у меня была лучшая точка обзора сверху. Лёд матово блестел, но таять не собирался.
- Осталось дождаться тумана, - заметил я.
- Почему тумана?..
- Три агрегатных состояния ведьмы: вода, лёд и туман.
Ярош подошёл, отколупал кусочек льда, повертел, понюхал.
- На вид как лёд, - заключил он. - Пахнет как лёд.
- Лёд же ничем не пахнет.
- Ну, он пахнет... сыростью.
Как-то я раньше не замечал за Ярошем такого острого обоняния. Но всё же Инквизиция меня испортила: всякая мелочь теперь кажется мне подозрительной.
- Однажды в студёную зимнюю пору... - припомнил монах.
- ...Могу об тебя этим льдом постучать, - предложил Ярош кому-то, кто усомнился в том, что лёд является льдом.
- ...Для расширенья твого кругозору, - продолжил я, расслышав, что случайные фразы складываются в стихи. И пояснил непонимающему взгляду Яроша, что срифмовать-то срифмовал, но нужна ещё четвёртая строчка, а она не подбирается. В стихосложении я отличником не был.
- ...Диплом отдадим и поставим печать, - закончил Ярош, когда сложили вместе предыдущие три строфы.
Тут меня отвёл в сторонку художник Ульрих и снова заговорил о пропавшем Йозефе. Из тихого, сбивчивого рассказа я расслышал, что Йозеф исчез в Эссене, друзья не могли найти его следов, и его младшая сестра вроде как пропала тоже. И между строк явственно читалось: ты же связан с Инквизицией, помоги, на тебя вся надежда...
Ну вот и приплыли. Что на меня сваливали грехи Инквизиции - я уже привык; кто-то из постояльцев даже сказал: "Такой молодой, а уже душегуб" - пришлось объяснять, что инквизитор тут не я и что инквизитор-то меня не старше. Но чтобы на меня возлагали чаянья на Инквизицию!..
- Поспрашиваю, - пообещал я. - Вдруг до наших что-нибудь доходило.
Затем мне попалась на глаза записка, оставленная на краю стойки. Она была свёрнута крошечным свитком и надписана: "Инквизиции". Я не удержался от того, чтобы прочитать, прежде чем сунуть её в руку Гессе. Тот шагнул назад в комнату, пытаясь при свете факела разобрать почерк, и вернул бумажку мне:
- Читай.
- "Доношу до вашего сведения, что господин в зелёном - колдун. Отто Вагнер из Дюссельдорфа".
- Последнее - это что, подпись?
- Похоже на подпись.
- Так ведь господин в зелёном - и есть Отто Вагнер.
- Тогда, значит, не подпись, а имя.
Пользуясь моментом, я решил, что уже достаточно принёс Гессе сведений на хвосте, чтобы взять его за пуговицу и спросить что-нибудь и для себя. Потому я аккуратно заступил ему дорогу к выходу из комнаты и спросил:
- Слушай... ты не знаешь, не случалось ли чего в последнее время в Эссене?
- В Эссене?.. А тебе на что?..
- Говорят, там мой приятель пропал. Йозеф, художник. Что-то нехорошее с ним случилось: не то за заказ ему платить отказались, не то с дурными людьми связался...
- Так это к светским властям надо обращаться, не к нам.
- Да знаю. Но, может, что-то странное происходило?..
- Кое-что недавно случилось, но в женском монастыре. Если только твой приятель не переоделся в девицу...
- С него бы сталось, - хмыкнул я, но тот уже вознамерился уходить.
Ясно было, что больше от Гессе ничего не добьёшься. Я ему доверяю - а он мне, зараза, свои инквизиторские дела не доверял.
Так или иначе, Ульрих нашёл тех, кто был готов ему помочь: дворянин в красном согласился заглянуть в Эссен и звал женщину в клетчатом к нему присоединиться. Она сказала, что она наёмница, и он предложил её нанять.
Гессе продолжал разговаривать с постояльцами, я маячил поблизости, когда мальчик-служка отозвал меня для разговора. Я вошёл к нему на кухню.
- Я хочу про того господина в красном сообщить, - зашептал он. - Ты своему инквизитору передай, а то я его боюсь...
- Он не кусается, - заверил я. - Но я передам. Что случилось?
- Когда я с ним недавно говорил, мне вдруг так странно сделалось... Как будто захотелось всё-всё ему рассказать, как лучшему другу. Как если бы я крепкого вина выпил, но я не был пьян, я на работе вообще не пью! Он мне ещё свой бокал настойчиво так предлагал, только я пить не стал...
- Ясно, - помрачнел я. Не зря дворянин казался мне подозрительным, и пьяное состояние Яроша также сразу вспомнилось. - Ты молодец.
- Ты расскажешь Инквизиции?.. - с надеждой уточнил парнишка.
- Сейчас передам. Спасибо тебе. И не бойся, мы тебя в обиду не дадим, - пообещал я.
То, что он описывал, напоминало то, что я читал о стригах, которые очаровывают своих жертв. Вот только стриги при свете дня не появляются. Значит, просто колдовство. Я не медля подошёл к Курту, встал за его стулом, склонился к уху:
- А наш блондин-то мальца напугал.
- Что случилось?
- Малец говорит, что когда с ним разговаривал, ему так вдруг захотелось всё этому типу выболтать, будто пьян был, хотя на работе он не пьёт. И что вельможа этот свой бокал ему совал, но он отказался, а всё равно...
- Зараза, - резюмировал Гессе.
- И не говори.
- Ты за этим мальчишкой последи, - велел тот, поднимаясь. - Мне кажется, из него выйдет толк.
- Только не говори, что ты ещё и его собираешься взять под крылышко! - притворно ужаснулся я. - Мало тебе того, что на мне ездишь? Оставь ребёнка в покое, изверг!
- Езжу я на тебе? Ты же, вроде, говорил, что ты голубь, а не лошадь.
- А я то одно, то другое, кем угодно быть могу.
- А мальчишка этот инквизитором хотел стать.
- Да сколько можно? - возопил я, широким жестом указывая на самого Курта и на его коллегу. - Мало нам, что ли, квадратных инквизиторов на метр?!..
- Я не квадратный, - серьёзно ответствовал Курт.
Я воззрился на него почти с жалостью. Шутки он, вроде, понимал, значит, ещё не всё было потеряно, - но хоть бы раз улыбнулся!.. Что бы с ним ни делали в этой его Академии - нельзя так с живыми людьми, чтобы умение улыбаться у них отшибало. И получались из людей самые что ни на есть табуретки.
- Ну как же не квадратный... - я очертил ладонью над его головой пару прямых углов.
Гессе стерпел и это, но во взгляде читалась мечта меня убить.
- Ну ладно, треугольный, - смилостивился я. - Равно-бед-рен-ный.
- Absis... - выдохнул тот и удалился.
Ещё некоторое время, прошедшее в трактире, можно было назвать затишьем перед бурей. Затем кто-то - возможно, даже сам трактирщик - настойчиво попросил господ инквизиторов собрать всех на третьем этаже и помолиться. Не теряющий хладнокровия Сфорца велел подниматься всем христианам, так что внизу остался один андалусец, бывший мусульманином.
Когда мы вошли в просторную комнату, та девушка, что растеклась, была там - снова в человеческом обличье. То, что произошло потом, произошло в считанные мгновения: она протянула руку к мужчине, стоявшему перед ней - его называли бароном, и Курт в начале дня конфисковал у него какую-то цацку и велел мне составить опись, - и он начал захлёбываться, оседая на койку и царапая пальцами горло, как если бы тонул посреди суши. Другая путешественница в синем протянула руку к ведьме - и в комнате резко стало холодней. Третья женщина - та, что в клеточку - выстрелила во вторую колдовавшую из своего арбалета.
- Не стоит стрелять в помещении, - попросил я, положив ладонь на её арбалет, поскольку посреди всего этого безумия мог делать самое простое и понятное. - Можно случайно задеть кого-нибудь.
Трактирщик попытался отнять у неё арбалет, но у него ничего не вышло. Собравшиеся галдели вразнобой: одни требовали кого-то арестовать, другие возражали. Девица в синем стояла ровно, зажимая рану ладонью, с торчащим между пальцев гладким и блестящим - неужто серебряным?.. - арбалетным болтом.
- Давайте для начала окажем помощь раненым, - предложил я, но меня никто не услышал.
Сфорца велел всем встать на колени - и уж его-то услышали все. Такое положение, когда в комнате была по меньшей мере одна не обезвреженная ведьма, и было чёрт знает сколько непредсказуемых вооружённых людей, было довольно уязвимым, но на колени я всё же встал. Кардинал прочитал молитву, и прихваченная льдом водяная дева - кто-то назвал её "духом реки", но, похоже, она была утопленницей - попросту исчезла без следа. Душа, у которой давно уж не было человеческого тела, наконец упокоилась.
- Вы арестованы, - сказал затем Сфорца второй ведьме в синем, что колдовала льдом. Дворянин с рубином поддерживал её и говорил, что не оставит её, а уже потом, как и обещал, направится в Эссен; но она встала, как только кардинал с ней заговорил. - Прошу проследовать за мной.
- По какому праву вы можете меня арестовать? - спросила она.
- Именем Господа.
- Валькирии древнее вашего бога, - возразила та. - Но я могу с вами поговорить.
Они вышли, оставив больше вопросов, чем ответов. Продолжились требования арестовать - на сей раз барона, из-за которого якобы и утопилась рейнская русалка. Барон оправдывался, что всё было по взаимной симпатии, что он не знал, что у неё родился ребёнок, и что собирался на ней жениться.
- А вы уверены, что у вас больше нет таких детей? - спрашивала наёмница.
- Никто не может быть уверен, - хмыкнул я.
- Покажите мне мужчину, с которым такое не могло бы произойти, - беспомощно продолжал барон.
Кто сам без греха, пусть первый бросит камень... В самом деле, если так судить, то арестовать придётся пол-Германии.
- Со всеми могло произойти, - согласился я, устало откидываясь спиной на койку. - Кроме некоторых двадцатилетних девственников, не буду показывать пальцем.
Но инквизиторы всё же задержали барона и обещали препоручить его светским властям - как мне подумалось, отчасти для того, чтобы не допустить локального женского бунта в трактире, отчасти для того, чтобы и светским было чем заняться, пока они вконец не обленились. Обвинять барона было некому - не возвращать же утопленницу с того света, - и я надеялся, что для него всё обойдётся. Запоздало подумалось: не мальчишка ли трактирный был баронским бастардом?..
До кучи трактирщик, объявив себя дворянином, вызвал барона на поединок и потребовал, чтобы Инквизиция (зачем-то) зафиксировала этот вызов. Барон от поединка благоразумно отказался, а я следом за Куртом вышел из комнаты, надеясь, что на этом удивительные открытия и разоблачения будут исчерпаны.
...А всё-таки хорошо, что я не следователь.

Итоги и благодарностиПрограмма максимум - бесить его инквизиторство, совать нос везде, поддерживать студенческое братство - выполнена. Есть такая профессия - Конгрегацию позорить Бруно мне нравится, поиграл бы его ещё, но после игры мне проспойлерили, а вам я спойлерить не буду.что он пострижётся в монахи, станет новым ректором Академии, а к восьмой книжке (раздвоившейся на два тома, что подозрительно кое-кого напоминает) дослужится до Папы Римского. Хочется сказать словами Каспара: что ты мне с парнем сделал?!.. Нормальный ведь был парень, понимающий, что такое Инквизиция. Конечно, в какой-то степени это даже логично: не можешь избежать - возглавь. Но грустно, когда единственный способ выйти из-под власти - это обрести власть: крепостному некуда бежать, кроме как в монахи, монаху некуда деться, кроме как стать Папой... Свобода наоборот. Беги, Бруно, беги!..
Спасибо Вере за новый играбельный канон, хорошую историю и насыщенную игру! Идеально по продолжительности (никто заскучать не успел), практически идеально по балансу социалки и мистики (может, валькирия и немного эребор - в игру опасно вводить такого лома, против которого не было бы приёма)). И, конечно, отличная компания. Спасибо соигрокам!
Спасибо Дари за Курта! Прекрасный каноничный Курт, реально же за всю игру ни разу не улыбнулся, хотя видит бог, я старался!
Спасибо Луару за Яроша и весь студенческий гон, который я целиком даже не вспомню и не воспроизведу! И всё-таки оборотень, твою астролябию!..)
Спасибо Мориниллэ за словоохотливого трактирщика, Сирше - за обаятельного мавра (и много неудобных вопросов про алкоголь)), Кервену - за весёлого монаха, Эри - за харизматичного кардинала Сфорца ("ледокол", как определил Бруно), Анориэль - за эссенского инквизитора, Шелли - за шотландскую наёмницу, Векше - за очень подозрительного и сияющего вампира, Ханне - за простого человеческого барона, и всем-всем-всем. И, конечно, нашим великолепно дополнявшим друг друга девам воды и льда - Ортхильде за русалку и Асмеле за валькирию.
Игре по Академии неизменно машу помпонами

А обратно меня везла та же маршрутка. И терминал в ней, когда я собрался было выйти и ждать следующую, волшебным образом заработал...