Расписываю писало бессюжетной косноязычной зарисовочкой, выросшей из "Нам нужен фонтан" Клауда. Да, я настолько тормоз, что воплощаю текст, появившийся в голове в районе Литы, когда и Лугнасад уже прошёл, - но всё-таки не мог его бросить.
Когда листал свой фейский тэг перед анонсом Самайна - убедился, что текстов от лица Клауда у меня больше всего, что и неудивительно. Самайн, Йоль, теперь Лита... и наверняка будет ещё.

590 словО том, что на Чёрной Мельнице вода с огнём соединяется, обитатели Вязовой рощи говорили и прежде: хлёсткое течение рвётся сквозь отполированные до каменного блеска лопасти, вращается колесо и раздувает меха, в горне не ослабевает жадное пламя. Валит пар от стали, только что стонавшей под молотом, и вот уже болезненно шипящей в холодной воде. Мёртвая руда переплавляется в живой клинок - которому суждено нести смерть, возвращая всё на круги своя.
Те, кто остался - или пришёл, - говорили теперь о том же, всё чаще имея в виду хозяев; конечно, у Очага был только один хранитель, но говорить не запретишь, и вот уже во всей округе знали о том, что праздник Литы на земле, некогда для гостей закрытой, будет особенным - раз на ней уживаются двое настолько разных ши. Клауд не спорил - ни с тем, что праздник запомнится, ни со сравнением. Когда-то стылая речная вода, чьими объятиями он подарил смерть девочке Максвелл, напоминала ему о Доме Балор едва ли не чаще, чем собственная хромота, - а в отцовских владениях он видел, как в толще воды горит раздутым, словно увитая сосудами опухоль, пламенем зачарованный нефтяной сгусток. Но, оставив эти воспоминания той жизни, что была отдана вирой за преступление Клятвы, - сегодня Клауд, пожалуй, и сам мог бы назвать огнём горна себя, и сравнить Галата с водой.
Вода изменчива и пластична. Она может быть и жестоким ливнем, и прохладным шёлком росы. Хрупкий иней и острая кромка льда, полупрозрачный полог тумана и испарина жаркой ночи - она способна принять множество форм и сменить одно состояние на другое быстрее, чем заметно глазу, тогда как огонь меняется лишь под порывами ветра. Вода находит подход к каждому - и выход из любой ситуации, и нет ничего сильнее её: где препятствие не сметёт потоком - там и капля разрушит оковы. (О, Клауд помнил тот фокус с кандалами тролля, - но оковы проклятия были задачей и вовсе невозможной.) Вода не покажет чужаку, что скрыто под зеркальной поверхностью, отражающей то, что в ней желают видеть, - но ты никогда не спутаешь её ни с чем иным. Хуже нет, чем запереть её, не позволяя путешествовать - хотя бы и по страницам книг, - впитывая всё новое, отделяя от сора золотой песок. А постоянство упрямого пламени подарит воде тепло и опору - и ему не в тягость повторять снова и снова те слова и поступки, что перекроют шрамы былого узором новых привычек.
Говорят, есть те, кто умеет задерживать дыхание на долгие минуты и погружаться в глубины вод, добывая сокровища: золотистые и молочные жемчужины, комочки медового янтаря. Работа кузнеца - такое же погружение, только в глубину пламени, откуда извлекаются подсказанные огнём формы. Система орошения в оранжерее будет совершенна, но - скрыта от глаз; центром - и зримым воплощением этого совершенства - должен быть фонтан. Ажурные кованые листья, для создания коих необходимо сперва создать особые инструменты, - только плавные линии, словно грани металла были податливо сглажены морем. И посреди них - высоким стеблем бьющая вода, раскрывающаяся дрожащими прозрачными лепестками, с которых, мерцая в лучах витражей, срываются капли легче воздуха.
Закатный пурпур глициний, грозовые облака гелиотропа, победные флажки дельфиниумов, акварельно-бархатные ирисы, лилии и розы... И ещё множество цветов, которым Клауд не знает названий и с которыми не нашёл бы общий язык, если бы не был готов вечность смотреть на то, как к ним прикасаются тонкие пальцы. Тихий шёпот бегущей воды - подставить ей ладонь, глядя, как она разбивается, словно луч света или пряди волос, чувствовать её пульс. Чувствовать, что этот подарок сделал и себе также, - более ценный, чем когда-то купальня, необходимая, чтобы остыть от работы. Огонь и вода соединяются, лишь когда творение соединяется с творением, спонтанность решений - с надёжным руслом. Ведь порой нет ничего более непредсказуемого, чем продолжать в том же духе, - продолжать жить так, как однажды выбрал.