Когда я бегал за всеми и просил заявок, Птаха достала мне с полки Неоконченные сказания и открыла на Хронике Кириона и Эорла, поскольку любовь к Рохану в любые его исторические периоды - это у нас общее. Вскоре Птаха об этом пожалела, потому что я перечитал и заорал, что шипнуто. На самом деле, слово "наместник" уже само по себе срабатывает на меня как триггер, а когда ещё и разница в возрасте...
Но только броманс, только хардкор! Поэтому это низкорейтинг, а затрахался я - с географией (когда у одной и той же точки по нескольку названий!), с окей гугл виды растений, с окей гугл расположение созвездий... Зато и приятно посмотреть потом, когда всё красиво складывается. Некто героический даже читал эту тяжеловесную сказочку какоридж, медаль этому человеку!
Название: Море и степь
Автор: Mark CainРазмер: мини, 2299 слов
Персонажи: Кирион, Эорл
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Предупреждения: броманс в глазах смотрящего
Краткое содержание: ещё один апокриф о том, как рождалась дружба между народами Гондора и Рохана - и между двумя людьми.
Размещение: со ссылкой на автора
ЧитатьКогда на Поле Келебранта всё было кончено, у Всадников ещё достало сил вновь перейти вброд Светлимку и дотемна гнать врага на юг, пока остатки балхот не рассеялись, как маковые зёрна. Один вид огромного конного войска, под натиском которого вода расступалась и выходила из берегов, а земля сотрясалась так, что дрожь передавалась ветвям деревьев от корней, - один вид эохере пробуждал в кочевниках и орках одно желание: бежать.
Лишь в наступившей над полем битвы тишине стало возможным осознать, насколько близка была к гибели армия Гондора. Щит старого наместника отяжелел от множества вонзившихся в него стрел, и Кирион уронил его там же, где стоял, - зато край этого щита разбил немало голов после того, как меч его хозяина заклинило между рёбер какого-то орка. Ещё немного - и щит раскололся бы надвое. А врукопашную против вражеских топоров и копий даже более могучий воин продержался бы недолго.
Выжившим предстояло немало трудов: разделить мёртвых, чужих - сжечь, своих - укрыть от воронья. Борондира, что привёл казавшуюся невозможной подмогу с Севера, что первым пробился к нему вскачь и пал, защищая белый стяг Гондора, наместник распорядился с почестями доставить до Усыпальницы. Затем сказал, что ради раненых следует не мешкать с возвращением. Однако невежливым будет, добавил он, обратить лицо к дому, не поприветствовав своего спасителя. Кирион велел подать ему коня и направился к лагерю эотеод на равнине.
Кто был с ним - вспомнят, с каким нетерпеливым волнением старый наместник ожидал разговора с предводителем Всадников. Вспомнят и то, как поражены были переменой в лице Кириона, впервые встретившегося взглядом с Эорлом во время боя, - словно наместник узнал давно потерянного сына, узнал в каждой черте, воссозданной памятью. И таким же взглядом отвечал ему Эорл, хотя сложно было представить себе людей настолько же несхожих.
- Сейчас тобой движут признательность и восхищение, - говорили Кириону советники. - Но стоит ли всерьёз брать столь молодого вождя в союзники? Его услуга нам граничит с безрассудством юнца, вожделевшего ратной славы и добычи.
- Он сын своего отца и внук своего деда, - возражал Кирион. - Вот увидите, что он столь же мудр, сколь и отважен.
В лагере горели костры, слышались голоса и песни. Место вождя ничем не выделялось среди прочих, но всякий встречный указывал рукой дорогу гостю и его спутникам. Кирион уже думал выслать вперёд гонца, дабы не являться без предупреждения, когда увидел вдруг коня Эорла, стоявшего у колодца. Конь сей, без седла и узды, был на голову выше и статных коней северян, и тонкокостных харадских скакунов с длинными змеиными шеями. Язык не повернулся бы назвать его серым, как других коней той же масти, - его шкура мерцала в сумерках белизной, как нетронутый снег.
Сам Эорл, похоже, только что вылил на себя ведро воды - пшеничные волны волос потемнели и пристали к спине, - и теперь чистил коня от пыли и присохшей вражеской крови. Заметив спешившегося наместника, он выпрямился, вытер руки ветошью и приветствовал его как старого друга или родича - сжал протянутую руку выше края перчатки.
- Чудо ли, что вы прибыли так скоро и так вовремя, - сказал Кирион.
- Чудо и есть, - неохотно признал Эорл. - Два дня мы шли в тумане, как во сне, и кони мчались без остановки, не отталкиваясь от земли, но не устали, а будто отдохнули и набрались сил. Если бы не помощь хозяйки Золотого леса, мы тащились бы по разбитым дорогам и вынуждены были сделать остановку прежде Отмелей, чтобы не утомить коней перед боем. Но назад я пойду другой дорогой: негоже злоупотреблять расположением Белой Владычицы, это может дорого обойтись.
Кирион согласно кивнул, как бы говоря сопровождавшим его, что не ошибся и что Эорл способен думать наперёд, а не только действовать.
- Знатный у тебя конь, - произнёс он и потянулся ладонью к морде коня Эорла, но конь отдёрнул голову. - Но, видать, с норовом?
- А тебе, арандур, понравилось бы, если бы кто пожелал коснуться твоего лица? - с незлой усмешкой спросил Эорл. - Фалароф - из племени меарас, потомков Нахара. Мой отец думал, что сумеет укротить его, - но это всё одно что желать оседлать ветер, изловив орла, вестника Манвэ! Отец поплатился за это жизнью, но я потребовал виру за его смерть у этого коня. С тех пор Фалароф служит мне, как друг и советчик, и величать его следует как воина, равного мне.
Спутники Кириона смешались, не зная, шутит ли над ними северянин, рассказывая сказки, - но наместник отступил на шаг от коня и сказал:
- Я приветствую тебя, Фалароф, сын вольного племени.
И конь чуть склонил голову, а одну ногу приподнял и согнул в колене. Взгляд же Эорла потеплел.
- И довольно с тебя на сегодня чудес, - вновь сверкнул улыбкой вождь эотеод. - До утра осталось недолго, а наутро я провожу твоих людей.
Месяц вирессе выдался тёплым, и дорога просохла от талого снега, а по обочинам уже пробивалась трава. С рассветом поредевшая армия Гондора двинулась в путь, эохере же последовал за ней, оберегая со всех сторон. Раненых гондорцев, коих везли на щитах, было не меньше, чем тех, кто мог держаться на ногах или в седле, - и всё же в рядах царило оживление: говорили о том, что восточные племена нескоро оправятся от поражения. Кирион и Эорл ехали бок о бок и всю дорогу беседовали. Наместнику было интересно всё о том, как живут в долинах за Долгим потоком - Андуином: как строят жилища, как судят распри промеж собой, как слагают песни и как хоронят мёртвых. Он вспоминал то, что читал в книгах и слышал от учителей, затем просил Эорла рассказать, так ли это, во всех подробностях.
Весть об их дружбе передавалась из уст в уста, воодушевляя и простых воинов говорить друг с другом о том, что ждало их дома - и сынов Гондора, и хозяев степных табунов. Каждый в обоих войсках был уверен, что наместник и Эорл не расстанутся до самой Минас Тирит и ещё несколько дней проведут в пирах, воздавая должное победе и память павшим; не сомневались также, что Кирион откроет сокровищницу и одарит друзей щедрыми подарками.
Но все они ошибались.
На опушке горного леса Фириен, где тракт упирался в переправу через Пограничную речку, всадники остановились и попрощались. Кирион и Эорл обнялись по северному обычаю - не спешиваясь. На прощание наместник препоручил равнины Каленардона эотеод и обещал три месяца спустя вернуться и встретиться с Эорлом на том же месте у переправы. Сказав так, он поехал дальше, Эорл же остался на другом берегу и смотрел ему вслед, покуда последний обоз Гондора не скрылся за поворотом.
С той поры до самого месяца уриме советники Гондора гадали, какой союз предложит Кирион вождю народа Севера, поскольку сам их правитель не посвящал в свои замыслы даже самых ближних. Те, кто знали его менее всего, полагали, что старый наместник с его опытом и твёрдостью нрава без труда навяжет юнцу договор, выгодный Гондору, и сделает эотеод своими подданными, обязанными идти на службу к гондорским военачальникам; то были люди, в чьей крови не вполне ещё смолкла гордыня Нуменора, и они смотрели на Всадников свысока, как на конепасов, для коих кровопролитие было единственным развлечением. Те же, кто видел и Кириона, и Эорла на Поле Келебранта, говорили об узах более крепких, нежели долг.
***
Сгущались вечерние сумерки под пологом Шепчущего леса, чьи кроны переговаривались тихим шорохом в безветренном воздухе, когда люди один за другим спускались с Амон Анвар, холма Благоговения, и шли по тропе. Шли в молчании, прислушиваясь к шагам друг друга, и тёмная фигура наместника - белый плащ он отдал оруженосцу, дабы не зацепиться им за ветви - была впереди. Каждый был потрясён тем, чему был свидетелем, - тем, что хранитель трона Гондора скрепил свою клятву именем Единого; и ни одно сердце не могло вместить величия свершившегося, и мудрая щедрость, с каковой Кирион наградил Эорла, меркла перед священными оковами, принятыми им на себя и свой народ.
Также вспоминал каждый про себя и клятву Эорла. Юный вождь эотеод клялся на свой лад, как принято было клясться на Севере, - на нагом оружии. Как многим было известно, северяне верили, что ежели клятва будет произнесена ими не от сердца или же будет нарушена, то оружие их обратится против них же. Столь разными были клятвы, произнесённые на разных языках, и всё же своей музыкой, звучавшей между слов, творили общее дело.
Миновав последний камень, отмечавший поворот на тропу, Эорл, шедший за Кирионом вторым, нарушил тишину - присел на одно колено и коснулся всей ладонью земли, пропуская траву между пальцами, словно гриву на конской холке.
- Всё не могу поверить, - произнёс он негромко, - что ты доверил мне эту землю, Зелёный край. Я шёл к ней как друг, готовый лечь в неё мёртвым, если придётся.
- А она ждала тебя как хозяина, что освободит её и подарит ей новую жизнь, - отвечал Кирион.
До стоянки ехали уже не молча: настал черёд Эорла расспрашивать о людях, населявших Каленардон, ставший отныне его вотчиной. Люди эти были немногочисленны: многие после морового поветрия ушли на восток, а позже перебирались ближе к Итилиэну, и обширные холмистые пастбища не использовались в полной мере. Люди Запада почти не держали табунов, что немало удивляло Эорла. Потомков нуменорских коней, что могли слышать, подобно меарас, санвэ-мента своих хозяев, мысленный зов, - после войны Последнего Союза не осталось; жившие у южных и восточных окраин Лихолесья родичи северян приручали низкорослых диких лошадок, но кочевники во время прошедших набегов угоняли их.
К возвращению Эорла и Кириона на берегу Пограничной речки были разбиты шатры, и они двое ужинали вместе, а после собрались над картой впятером с Халласом, сыном и наследником Кириона, князем Дол-Амрота и Эомундом, первым военачальником эотеод, и провели новую границу Гондора и королевства Эорла, кое Халлас стал называть Порубежьем. Условились о том, что под рукой Гондора остаётся Ортханк, ключи от коего хранились у наместника, а также о том, что холм Благоговения будет принадлежать заботам обоих народов, хотя ларец с прахом Исилдура Кирион решил перенести из кургана в Усыпальницу Минас Тирит.
- Тех, кто по старости не пожелает переселяться и останется в хуторах на прежнем месте, я неволить не стану, - говорил Эорл. - Но покуда я жив, защита моя будет всем, кто присягал моему отцу.
Когда насущные обсуждения были кончены, Кириона и Эорла оставили одних. Летняя ночь была тёплой, и они вышли из шатра и сели под звёздами, расстелив плащи на согретой солнцем земле, как простые воины. Тут же рядом ходил Фалароф, не знающий привязи, и жевал траву, приглядывая за Эорлом.
- Хотел бы я знать, о чём он думает, глядя на нас, - произнёс Кирион.
- О том, полагаю, что хочет яблока, - откликнулся Эорл и, отрезав ножом от яблока четверть, протянул на ладони коню. - А что ты думаешь о нас, арандур?
Наместник поразмыслил, подняв взгляд в глубину неба, на котором король-воитель Телумехтар протягивал руку Телумендилу, разделённый с ним мерцающим окоёмом.
- Если бы ты увидел море, вечно юное и не знающее покоя, непокорное и верное, ты бы понял, о чём я думаю, глядя на тебя, - сказал он.
- Если бы ты взглянул на степь, извечную и хранящую мудрость всех поколений, пестующую семена и всходы и говорящую с теми, кто готов слушать её, тогда ты узнал бы, о чём думаю я, глядя на тебя, - отвечал Эорл.
- Но море и степь не сойдутся никогда, - молвил Кирион и замолчал.
- Ты напрасно тревожишься, друг мой, - возразил Эорл. - Вот моё слово, что мы ещё свидимся, ежели только воля тех сил, что мы призвали в свидетели наших клятв, не будет такова, чтобы мне погибнуть в предстоящем походе. Но добрые знамения сопутствуют эохере: степные орлы следуют за нами и попутные ветра. А более ничто, кроме смерти, не заставит меня забыть о дружбе.
- Я живу седьмой десяток. Жизнь моя клонится к зиме и становится медленной, как поток подо льдом. Тебе же идти вперёд и не оглядываться на меня.
И на другой день, как отмечено в хрониках, Кирион и Эорл долго говорили в стороне от своих соратников и с великой неохотой отпустили друг друга, выражая надежду на новую встречу. Опасности, подстерегающие эотеод на пути мимо тени, простирающейся от Дол-Гулдура до самого берега Андуина, беспокоили сердце старого наместника, однако он не стал предлагать свою помощь, чем усомнился бы в доблести переселенцев. К осени многие Всадники прибыли благополучно на дарованные им угодья с жёнами, детьми и конями, и ставили первые землянки с плетёными или срубными стенами, готовые зимовать. На следующее же лето все равнины Порубежья покрылись табунами, шатрами и длинными домами знатных воинов, украшенными резьбой и щитами.
***
Тридцать пять лет спустя, когда вновь воспряли кочевники, Эорл погиб, пронзённый стрелами, сражаясь близ Уолда, откуда прежде правил, и на двадцать два года пережил его Кирион. Фалароф, павший в том же бою, по завету Эорла был погребён с ним в одном кургане со всеми почестями, подобающими другу и побратиму государя. Едва равнины очистили от врагов, справив по королю эотеод кровавую тризну, наместник Гондора прибыл в Эдорас проститься со своим клятвенником.
Эорлу в год его смерти было столько же лет, сколько Кириону было, когда они впервые встретились. Но вождь эотеод до последнего дня сохранял за собой прозвание Юный, поскольку выглядел молодо, даже когда волосы и борода его из золотых сделались серебряными, а лицо выткали лучистыми стежками морщины. Кирион, как все люди Запада, старел медленно, - но над курганом Эорла он стоял человеком, чей дух был ещё силён, но телесная оболочка истончилась и выцвела, и его благородная скорбь словно просвечивала её изнутри, как свеча в хрустальном фонаре.
Никто не удивился, что наместник сумел соблюсти все традиции степняков и что он сам прочёл руны на могильном камне Эорла: за годы близкой дружбы с королём Каленардона Кирион выучился языку эотеод, и хотя писем северяне не писали, при редких встречах Эорл успел поведать ему о секретах, в которые чужеземцев никогда прежде не посвящали. И когда, не говоря ни слова, Кирион остался, дабы провести ночь на кургане, никто не задал ему вопроса и не препятствовал ему. О чём вёл речь на том последнем свидании старый правитель Запада, и какие ответы получил в утешение, - Кирион не открыл, и ни в летописях Гондора, ни в преданиях эотеод не помянуто о том.
Известно лишь, что когда поднялось солнце и начало своё шествие на Запад, и Кирион со свитой тронулся в путь вслед за ним, - на кургане Эорла цвели белые колокольчики альфирина, точь-в-точь такие же, как те, что украшали могилу Элендила на Амон Анвар в тот день, когда Кирион и Эорл обменялись клятвами над святыней. Белизной они были подобны вечным снегам Амон Уйлос, а ежели кто-то из прохожих или проезжих, преклонив колени, прикладывал ухо к чашечке цветка, то слышал шум моря, неистового и недостижимого, - шум, который прежде в степи не слышали.