Фестиваль начался упорото, иначе не скажешь.
Вчера я приехал на Вуттке в ГоГоL-центр. Потянул дверь на себя, и первой реакцией было "извините, я не туда попал". Ибо прямо передо мной были столики, по количеству тянувшие скорее на ресторан, чем на буфет. Никому не предъявляя билетов, публика шла прямиком налево - к гардеробу мимо стойки администрации. Справа виднелись книжный магазин и вход в зал. От столиков меня отделяла не то экспозиция, не то инсталляция с блестящими расписными черепами, у подножия которой были щедро навалены груды таких же блестящих белых черепков. Люди звонко спотыкались об эти осколки и снимали черепа на айфоны.
Администрация сказала мне ждать. Я ждал, хотя было жарко, но я не привык идти в гардероб, не имея билета в театр. Стоял
в лыжи обутый в куртке, а вокруг меня сновали уже избавившиеся от верхней одежды зрители, ибо границы между фойе и собственно театром не существовало. Чувствуя себя всё более
ебанутым заблудившимся, я разглядывал помещение после "ремонта". Коряво сложенные из кирпича побелённые колонны, грязные кирпичные стены, обнажённые трубы и провода, торчащий из пола водопроводный кран, и под потолком - ряды прожекторов, освещающих всё стерильным музейным светом.
Выглядело это как завод, заброшенный полвека назад и теперь обжитый. Когда настоящую промзону (Винзавод, ARTPLAY, Фабрика, Флакон, etc) превращают в культурный центр, максимально сохраняя антураж, - это понятно. Когда бывший театр методом "всё ободрать" превращают в копию цеха Винзавода - мне больно вспоминать всё то, что было раньше. Даже не потому, что потомкам от театра Гоголя останутся одни фотографии - а скорее всего, они даже не узнают, что такой вообще был. Просто потому, что я эгоист и не люблю что-либо терять навсегда. Я хочу сохранить за собой возможность снять книгу с полки, пересмотреть фильм, вернуться в театр. А у меня возможность отбирают - и я понимаю, что вишнёвый сад должен быть срублен, и не стою на пути прогресса, но всё равно оказываюсь в постыдном положении консерватора, вцепившегося в пыльную кулису, потому что вкусно пахнет, чёрт возьми.
Но я заболтался. Мест в ГоГоL-центре не хватило, и вскоре после звонка, первого и последнего, я с облегчением потопал домой.
Может, немецкий спектакль был хорошим, но мне трудно было поверить в то, что в ресторане или клубе мне покажут спектакль.
Ещё один день
Сегодня добрался до ДК "Кузьминки" - а добрался мало кто - до спектакля со следующими выходными данными:
Счастливые дни Аранхуэса (200?)
Burgtheater Wien совместно с фестивалем Wiener Festwochen (Вена, Австрия)
Вместо задника - задёрнутые алые кулисы наискось, в закулисном пространстве перед нами - только три живописные панели с мутным горным пейзажем, вешалка и светящаяся табличка "Не шуметь". Свет в зале не гасят. Мужчина в костюме, который позже примерит светлую шляпу и станет похожим на амиша, ставит на авансцене два стула и при помощи наводящих вопросов помогает женщине в невзрачном светлом платье рассказать историю о её первом сексуальном опыте. Она его описывает как откровение - в десятилетнем возрасте, качаясь на качелях, она испытала его на высшей точке отчуждения от мира.
Затем и мужчина начинает рассказывать свою историю - о поездке в Аранхуэс и контакте с его природой. Говорят по очереди на протяжении почти двух часов. Большие блоки текста сменяются на панели субтитров один за другим, и сначала не успеваешь их прочитывать, потом перестаёшь читать, а вскоре закрываешь глаза и полагаешься на своё посредственное знание немецкого. На сцене ничего не меняется, а понимать весь текст необязательно - он кишит подробностями, но ни наделён ни смыслом, ни логикой. Достаточно уловить главное: она ему о сексе, он ей - о растениях. Экстатическое восприятие не то вымечтанных, не то пережитых любовей никак не соприкасается с созерцательным восприятием зелёной жизни.
Только один раз мужчина, напялив головной убор индейского вождя, побегает кругами, на что женщина среагирует: "Было же задумано: только диалог и никаких действий! - Маленькое действие не повредит". Проснувшийся зал посмеётся и зааплодирует.
Ближе к финалу свет начнёт постепенно гаснуть, а занавес - постепенно раздвигаться. В темноте за занавесом появится звёздное небо. И мы даже узнаем имена наших героев. О Беккете напоминает не только название пьесы Петера Хандке - о Беккете здесь напоминает всё: пикник на обочине вечности, без времени и пространства, общение не о чем и не для чего; только вместо абсурдистской безысходности - мифологизированное постмодернистское сознание, играючи вплетающее в исповеди персонажей знаки и символы родом из разрушенного мира. И даже восхищающееся ими.
После этих двух часов зрители очнутся, как от глубокого наркоза - истерически хихикая и неуважительно отзываясь о сексуальной ориентации режиссёра. Опьяняющий эффект Люку Бонди, получается, удался.
А не попробовать ли мне попасть послезавтра на "Итальянку в Алжире" в Станиславского и Немировича...