Янсин конкурсный

Как многие знают, во вконтаче я бываю редко - только проверяю игровые чаты или прицельно репощу котиков. И ещё реже - прохожусь по персонажным тэгам на случай, если вдруг кто нашёл на твиттере или лофтере что-то, что я пропустил (или новый годный художник вдруг появился). И вот за пару недель до Нового года я наткнулся на пост из группы Культ Сюэ Яна о продлении конкурса фанарта и фанфикшна. Обычно я в одиночных забегах не участвую, но тут меня меркантильно замотивировали призы: подушка, кружки, блокноты, магниты... Когда мерч по янсину в природе столь редок - ради него на многое пойдёшь
Что было дальше?Я написал админе, узнал правила - текст должен быть свежим, не засвеченным. Поначалу, когда я задумался, что писать, в голове были сверчки, но потом вспомнилась давняя идея (когда-то думал идти с ней на ФБ и так и не дошёл). А у меня работа, а дедлайн близок... Что ж, за один день и одну ночь я накатал текст. Держал в уме правило "от трёх вордовских страниц", но забыл про вторую часть фразы: "...до семи" Ворвался 30 декабря, в последний день приёма; к счастью, текст не сочли слишком большим. Выложен он был под счастливым номером 13, абзацы и музыку при выкладке потеряли, ну да ладно - зато подобрали красивый арт Хелен, один из моих любимых.
Немного посмотрел чужие конкурсные работы - увы, большинству не хватает банального бетинга, в том числе на анахронизмы. Проголосовал за одну из самых грамотных - да, у всех свои кинки
Честно говоря, сам я ни на что не рассчитывал, особенно глядя на соотношение лайков, и утешался тем, что текст от 3к слов можно будет внести на Небукер. Плюс - накрутка неизбежна (никто не запретит участнику попросить 20 друзей за него проголосовать, к тому же в фандомных группах люди сидят с виртов - к примеру, за победившую работу проголосовали один Сяо Синчэнь, одна А-Цин, один Сюэ Ян, трое Вэй Усяней и т.д., - и у одного человека может быть несколько таких страниц).
Голосование было закрыто во вторник, и к немалому своему удивлению я увидел, что по количеству голосов вышел на второе место: 20 у работы-победителя, 19 у меня и 17 у третьей. Это значит, что голосование было честным - и, конечно, мне приятно, что люди, которые меня не знают, осилили большой дженовый текст и оценили его. Сегодня в соо были вывешены результаты. Какой приз мне полагается - уже не помню, пусть будет сюрприз
Текст - как обычно: постканон-AU (тысячи их у меня, да)), фиксит, стекло с ХЭ.


Двое (не) спят. Сюэ Ян/Сяо Синчэнь, Сун Лань, другие. 3710 слов- Вэнь Нин, ты вернулся!
- Я вернулся не один, - Призрачный генерал выглядел растерянным больше обычного, обеспокоенным и даже как будто виноватым. - К вам гость, господин Вэй.
Брови Вэй Усяня взлетели вверх. Кто бы ни прибывал в Облачные глубины, они всегда желали видеть главу клана - и предпочли бы не сталкиваться с его спутником лишний раз. Сам Вэй Усянь был уверен, что у него не осталось родных и друзей за пределами этих стен, кроме племянника.
- Ко мне?..
- Сун Лань. Он присоединился ко мне после Ночной охоты на границе округа...
- О! Я рад, что его странствия привели его в наши края. Но почему он не вошёл? Часовые не пропустили его?
- Не в этом дело, - Вэнь Нин замялся и обернулся, словно убеждаясь, что Сун Лань в самом деле предоставил ему объясняться в одиночку. - Он хотел бы поговорить с вами наедине и ждёт у дороги в Гусу.
- Тогда не будем заставлять его ждать.
Вэй Усянь прищурился на солнце: скрытое за низкими облаками, оно клонилось к сумеркам, и он рисковал пропустить ужин (который в его расписании был обедом), но даочжан Сун не стал бы обращаться к нему по пустякам. С тех пор, как их пути разошлись в городе И, прошёл почти год, и за это время о мёртвом заклинателе не было никаких известий.
- Он просил вам не говорить, чтобы вы не отказались сразу, но я подумал, что лучше сказать... - пробормотал Вэнь Нин на ходу. - Ведь все знают, как вы... вернулись к жизни...
Вэй Усянь резко остановился.
- Он хочет вернуть Сяо Синчэня.
- Надеюсь, ты уже объяснил ему, что это - тёмный ритуал? Сяо Синчэнь не выбрал бы такой путь.
- Объяснил, - вздохнул Призрачный генерал. - Но вы своим примером показали, что тёмные техники можно использовать во благо. А его собственное существование... как и моё... доказывает, что свойства души сильнее энергий тела. Даочжан Сун понимает, что это опасно, но считает, что это - единственный шанс.
Остаток пути до назначенного места встречи Вэй Усянь молчал, катая отказ на языке, чтобы он не прозвучал слишком резко. За него самого, за Вэнь Нина, за Сун Ланя решил кто-то другой. А тогда, в прошлой жизни, когда Вэй Усянь встал на тёмный путь, у него не было иного выхода. Сейчас же он отчаянно хотел, чтобы для Сяо Синчэня выход был. Или хотя бы был выбор.
Сун Лань заметил их издали и вышел на дорогу. Дождавшись, пока они приблизятся, поклонился Вэй Усяню с почтением, как учителю. Выпрямившись, он, возможно, понял по решительному выражению лица Вэй Усяня, что именно тот собирается сказать, и страдальчески сжал губы. Затем достал из рукава небольшой свиток и протянул ему. Будучи немым, Сун Лань записал свою просьбу заранее, но никому её не доверил. Развернув свиток, Вэй Усянь начал читать.
"Я побывал в местах, где течение ци наиболее гармонично". - Вэй Усянь невольно залюбовался иероглифами: Сун Лань писал, не сокращая, и легко можно было представить, как он выводил каждую черту, без отдыха, неспешно, но твёрдо, - так же, как шёл по дорогам Поднебесной. - "Вверенные мне души исцелились, но душа Сяо Синчэня не отправилась на круг перерождений. В этом мире её словно что-то удерживает. Вчера я виделся с молодым монахом, который был смертельно ранен разбойниками. Он давно сочувствовал судьбе Сяо Синчэня и желает отдать его душе своё тело. Всё, чего он хочет взамен, - чтобы Сяо Синчэнь был счастлив".
Тщательно перечитав последние строки и отметив про себя, как быстро стемнело, Вэй Усянь поднял взгляд. Сун Лань смотрел на него с такой бесконечной усталостью и скорбью, что он вспомнил о Лань Чжане, дожидавшемся его тринадцать лет. Если бы не тёмный ритуал, если бы не добровольная жертва - они не были бы сейчас вместе, и жизнь Лань Чжаня проходила бы так же, как проходит теперь жизнь его старшего брата. А срок жизни обретших сознание лютых мертвецов никому не был известен - но по тому, как не старел Вэнь Нин, можно было понять, что срок этот будет очень долог и, быть может, равен бессмертию. И обрекать Сун Ланя на вечное одиночество...
Сун Лань взялся за рукоять одного из двух своих мечей и вычертил в сером вечернем воздухе несколько знаков, бархатистых и тающих, словно иней:
"Только вы можете мне помочь. Нужно спешить, иначе монах умрёт..." - клинок дрогнул, черта осыпалась снежным крошевом. - "...Прежде времени".
- Расспрос. - Вэй Усянь вздохнул. Похоже, лаконичность Сун Ланя была заразительна. - Если даочжан Сяо даст знать, что готов вернуться, мы медлить не станем.

Вечность тому назад Сюэ Ян был ранен - смертельно ранен, как он сперва уверился. В лихорадочном бреду ему казалось, что его, как загнанного волка, преследуют ищейки Гуанъяо, - и сильнее всего хотелось сдаться, остановиться, припасть лицом к земле и не подниматься больше никогда. Но сдаваться было нельзя - хотя бы назло, просто чтобы не видеть перед смертью довольные рожи. А порой мерещилось, что человек (человек ли?..) в белом, словно окутанный мягким светом, склоняется над ним, вытирает лоб прохладной чистой тряпицей, - и тогда боль отступала, и он засыпал, как убаюканный качающимися серебристыми травами.
Он очнулся, сжимая в руке Цзянцзай - тот будто передавал ему свои силы, мелко дрожа, как голодный охотничий пёс, натягивающий поводок. И было что-то ещё, словно позвавшее его знакомым и в то же время слишком ласковым голосом, каким к нему отродясь не обращались, - но рассеялось, едва он открыл глаза. Сюэ Ян ощупал себя и усмехнулся: некто, рассчитывавший его убить, метил в сердце, вот только промахнулся. Видимо, не учёл, что у него сердце - на пару размеров меньше, чем у обычного человека: такой же бесполезный обрубок, как и тот, что остался от мизинца.
Сюэ Ян не помнил толком, как оказался в этом городе, вымершем, похоже, несколько лет назад, и не знал, как долго провалялся в забытьи; жилым - но всё равно безлюдным - был только тот дом, возле которого его бросил убийца. В доме Сюэ Ян нашёл съестные припасы и даже кое-какие снадобья из целебных трав, мимоходом удивляясь странному чувству, что в этом месте он когда-то уже бывал. Поначалу он не придал этому чувству значения: важнее всего было выжить. Зализать раны, отлежаться в берлоге, как много раз прежде. Осмотреться, насколько хватит сил.
Лишь обойдя и обшарив весь полуразрушенный городишко, убедившись, что от его жителей не осталось даже трупов и костей, и собрав достаточно досок и ветоши для очага - хозяин дома так и не объявился, - Сюэ Ян начал вспоминать всё, что снилось ему, пока он был без сознания. Вернее - того, кто снился. Даочжан в белых одеждах очевидно не мог быть простым смертным: только свежий весенний ветер, если бы у него были тушь и кисть, мог бы написать столь совершенные черты. Там, во сне, даочжан в белом ему улыбался - искренне и радостно; во сне даочжан в белом протягивал ему конфету - с таким видом, словно удовольствие Сюэ Яна было для него самым желанным подарком на свете; даочжан в белом держал его за руку, шагая по склону горы, по локоть в лазурных цветах, даочжан обнимал его по ночам, согревая, когда на ставнях намерзал лёд изнутри...
Сюэ Ян ненавидел себя за эту слабость, но всё равно каждый раз, засыпая, мысленно просил даочжана явиться к нему во сне снова.
А более всего ненавидел за то, что у даочжана из его грёз, словно в насмешку, было лицо Сяо Синчэня - человека, которого он так сильно мечтал уничтожить, что одной смерти для того было бы недостаточно. Сюэ Ян помнил, что до бегства из Ланьлина его месть свершилась, Сяо Синчэнь исчез, и говорить о нём перестали, - но что толку в забвении, если Синчэнь продолжал жить в его снах?..

Сначала заговорил гуцинь Лань Сычжуя - измученный дух с трудом мог давать ответы о себе, но на вопрос, желает ли он вновь воплотиться в теле, ответил "да".
Затем, после тайного ритуала, Сяо Синчэнь пришёл в себя.
Потерявшись во вспышках боли, разрывающих темноту на части, он думал, что умирает и никак не может умереть. Ему казалось - он только что потребовал, чтобы его глаза отдали Сун Ланю; его предупреждали, что для того, чтобы течение энергий не нарушилось, пациент должен оставаться в сознании, и предупреждали, что есть риск не пережить операции. Но почему так долго?.. Тело ощущалось чужим, тяжёлым и каким-то далёким. Он давно отпустил бы это искалеченное вместилище духа, которому уже никогда не достигнуть бессмертия, если бы не тревожило что-то на краю сознания, подобно узелку на безупречно гладкой ткани. Что это могло быть? Он ещё не до конца искупил свою вину? Он был... кому-то нужен? Кто-то ждал его - но кто?..
Он открыл глаза. Навалился душный запах крови - он схватил воздух ртом. Кровь засыхала на кончиках пальцев, неприятно стягивая кожу. Сун Лань держался в стороне, в тени, за пределами круга заклятий.
- Как давно я был без сознания? - заговорив, Синчэнь не узнал своего голоса, а оглядываясь, не узнавал помещения, похожего на вырубленную в естественной пещере келью с низким потолком.
Ему никто не ответил. Сун Лань, помедлив, шагнул вперёд, к свету оплывших свечей, и Синчэнь с болезненной жадностью вгляделся в его лицо, ожидая увидеть слепые провалы выжженных ядом глаз, - но Сун Лань смотрел на его в ответ, так же внимательно и настороженно, и огоньки отражались в тёмных зрачках. Мгновения спустя Синчэнь заметил, что за подрагивающими губами Сун Ланя, с которых не срывалось ни звука, нет языка, а там, где у живых людей бьётся голубая жилка, у Сун Ланя выступала чёрная сетка мёртвых вен.
Синчэнь не закричал. Он лишь зажмурился, помотав головой, и вновь распахнул глаза. Сун Лань не был кошмаром - а если и был, то кошмаром наяву. Но взгляд Сун Ланя говорил больше, чем когда-либо мог сказать он сам: в его глазах отражались боль и ожидание, почти мольба. И вопрос, так и не высказанный Синчэнем вслух, он уловил также, сделал полшага назад и резким взмахом меча вычертил в воздухе всего два иероглифа:
"Сюэ Ян".
Синчэнь задохнулся, захлебнулся этой правдой, которая в своей неотменимой простоте была страшнее самых изощрённых пыток. Он знал, что всех этих бедствий можно было бы избежать, если бы он послушал Сун Ланя и убил Сюэ Яна, или настоял бы на казни, - и хотел бы научиться ненавидеть, но не мог. Вместо ненависти, ясной как клинок, горло стягивали петлёй сожаление и бессилие.
"Он мёртв", - два знака встали на место прежних.
От этого знания на сердце стало только тяжелее.
"Ты мог умереть", - Фусюэ опять пришёл в движение, порхая в руке Сун Ланя, как лёгкая бамбуковая палочка. - "Умирающий монах отдал тебе своё тело. Ныне его душа упокоилась".
Синчэнь, внутренне вздрогнув, вытянул перед собой свои - чужие - руки, рассматривая их. Над правым запястьем, с тыльной стороны, сползший рукав нижней рубахи обнажил свежий порез с чёрной корочкой сукровицы, как если бы по коже полоснули ножом. Рана была неглубокой, но нарывала, пульсируя.
- Что это?.. - спросил Синчэнь.
"Необходимое условие ритуала", - прочёл он ответ. - "Возродившийся к жизни должен выполнить волю ушедшего. Это пройдёт, когда ты будешь счастлив".
Счастье... это слово отдавало горечью, и не только потому, что ещё так недавно он мечтал от счастье для всего мира, и эта иллюзия казалась такой достижимой. Но и потому, что это слово как будто напоминало о чём-то, что он потерял, - хотя этого чего-то у него никогда не было и быть не могло. О доме, семье, о днях, наполненных острым, неутолимым вкусом жизни...
- Цзычэнь, - позвал Синчэнь негромко. - Мне кажется, я уже был счастлив. Во сне.
"Это был просто сон", - Фусюэ ответил так поспешно, словно отражал атаку.
Синчэнь сел, опустив ноги с устланной соломой лежанки, затем встал. Пошатнулся. Новое тело было хорошо натренированным, и в низу живота ворочалось Золотое ядро.
"Тебе ещё рано"... - написал Сун Лань, но Синчэнь остановил его мягким взглядом:
- Думаю, мне станет легче на природе. Давай поскорее выберемся отсюда.

Сюэ Ян смотрел на своё отражение в мутной луже: за то время, когда он чуть не подох в пыли, он, казалось, повзрослел на несколько лет. В какую такую ловушку он попал?.. В городе И - над городскими воротами остался всего один полустёршийся иероглиф - время как будто остановилось. Ни день ни ночь - вечный творожисто-белый туман, сквозь который не пробивались солнечные лучи и в котором блуждали потерянные души, стеная и обдавая Сюэ Яна могильным холодом. Ни жизнь ни смерть - морок ложных воспоминаний, которые не могли быть правдой.
Он уже много раз мог - и хотел - сбежать. Добираясь до огородов в ближайших поселениях или рынков других окрестных городов, чтобы украсть еды, Сюэ Ян не раз говорил себе, что он не обязан возвращаться в вымерший город. Он свободен, его раны зажили, а враги наверняка забыли о нём, сочтя, что его давным-давно доели собаки. Но снова и снова он приносил корзину овощей в маленький дом, бывший когда-то похоронным, словно сны что-то ему обещали, словно они должны были сбыться.
Как лунатик, ходящий по кругу, Сюэ Ян даже проверил - неоднократно - гробы, рядами стоявшие во дворе его нового дома. Однако и в них было так же пусто, как и в доме.
Говорят, человек может увидеть во сне только то, что испытал наяву. Но почему тогда поцелуи его даочжана, выдуманного им даочжана, запомнившиеся ему так ярко, когда он бредил, не были похожи ни на что, когда-либо с ним случавшееся?.. Сюэ Ян решил, что он попросту спятил. В конце концов, это не было новостью: такие, как он, рано или поздно перестают отличать фантазии от реальности. Лучше бы, конечно, поздно, - но реальность не стоила и выеденного яйца, а фантазия изо дня в день заставляла жить, выискивая вокруг следы и знаки, значимые лишь для него одного. Вот обсиженная пауками лента бинта на полке - даочжан взял бы её с собой на Ночную охоту и перевязал бы ею ладонь Сюэ Яна после того, как тот забавы ради голыми руками вырвет челюсть ходячему мертвецу. Вот втоптанная в грязь бумажная вертушка - даочжан купил бы её у лоточника в одной связке с хрустящими, обжигающими карамельными яблоками, и протянул бы ему, Сюэ Яну...
Если всматриваться в отражение достаточно долго, не моргая, оно начинало плыть перед глазами, и могло померещиться, что из талой воды на тебя смотрит совсем другое лицо. Его, даочжана, бледная кожа, розовеющая на скулах, как снег с отблесками заката. Его улыбка. Казалось, стоит накрыть глаза белой повязкой - и различия окончательно сотрутся. Сюэ Ян, не нужный никому, не заслуживающий ни любви, ни прощения, растворится в тумане, будто его и не было, а его нелепый вымысел останется жить.
- Тебя не существует, - сказал отражению Сюэ Ян. - Не в этом мире. Не со мной. Не для меня.
Он всего лишь нуждался в заботе в минуты слабости, когда был ранен, оттого и представлял себе волшебного спасителя, - так уже бывало в детстве, вот только быстро прошло. Да. Так и есть. А внешность Сяо Синчэня приклеилась к этой сказке потому, что - пора это признать - Сяо Синчэнь просто красив. Настолько красив, что впору смотреть сквозь пальцы, чтобы не ослепнуть. Это понятное объяснение. Понятное и спасительное.
Ведь если допустить иное, с остатками рассудка можно распрощаться вовсе.

Сун Лань был неразговорчив - в том смысле, что даже на привалах редко брался за меч или за кисть для того, чтобы рассказать что-нибудь Синчэню, а на его вопросы отвечал односложно. Зато сам Синчэнь много и охотно, при всякой возможности, беседовал с бродячими заклинателями и простыми крестьянами, узнавая о том, что произошло в мире, пока он пребывал между жизнью и смертью. Оказалось, что прошли не дни, а годы, и он многое пропустил: погибли трое глав Великих Орденов, дважды сменился Верховный заклинатель... А он будто провёл всё это время в месте, где времени не существовало. И было ли это место на Небесах, в преисподней - или только в его воображении?..
Узкий шрам над запястьем не затягивался до конца и уже привычно болел.
В тишине, кою разделял с ним Сун Лань, Синчэнь вспоминал свои сны. Он убеждал себя, что, вернувшись к жизни, положено жить настоящим, - но стоило отпустить самоконтроль, и мысли вновь касались фантомов, как язык тянется прикоснуться к дыре от выпавшего зуба. Сколько бы пёстрых красок лета или осени ни окружало Синчэня, воспоминания состояли лишь из ощущений и звуков; он списывал это на то, что после потери глаз его рассудок погрузился во тьму. Но ощущения были такими до дрожи правдоподобными, а звуки складывались в слова, в шёпот, смех, звучавшие в ушах сквозь шорох листвы и мелодичный гул водопадов... Кому мог принадлежать голос из сна - голос без лица, без имени, - Синчэнь не догадывался, только надеялся, что сны повторятся и раскроют эту тайну.
И сны повторялись - но тот, кто приходил во снах, всегда приходил в темноте. Синчэнь обнимал его и не хотел отпускать, чувствовал на губах вкус его кожи, а просыпаясь на рассвете, беззвучно шептал:
- Спасибо, что снишься мне.
Синчэню казалось, что он сходит с ума. Должно быть, воспоминания принадлежали умершему монаху и каким-то образом задержались, отпечатались в его теле; должно быть, у этого монаха когда-то был партнёр по самосовершенствованию. Ведь у самого Синчэня не хватило бы ни опыта, ни фантазии, чтобы выдумать такое. Только из снов он узнал, что он может быть желанен, и что в этом нет ничего грязного и низкого. Только из снов - узнал, каким удовольствием может быть приблизиться на расстояние ладони и чувствовать чужое тепло, или просто слушать голос, и даже молчать, прижавшись к плечу плечом. И мало того, что отказаться от этого было невозможно, - он понимал, что не желает признавать, будто эта вторая, выдуманная жизнь, которую он втайне проживал, была не его жизнью.
- Мой, - повторял он одними губами, закрывая глаза. - Мой.
Однажды он решился спросить Сун Ланя:
- Ты слышал о таком месте - городе И?
Лицо Сун Ланя напряглось, словно окаменело.
"Странное название", - ответил он несколькими взмахами меча.
- Сегодня утром торговец рассказал мне, что в этом городе по неизвестной причине умерли все жители. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Сун Лань отвернулся, пожав плечами. Казалось, его подбородок свело судорогой.
Примириться с тем, что город из его снов мог быть правдой - или же легендой, не отмеченной на картах, - Синчэнь не смог. Пусть он был безумен: безумию надлежит смотреть в лицо. Пусть город И, город не то могильщиков, не то судей, был его проклятием: проклятий не избегают. И несколько дней спустя он вновь обратился к Сун Ланю.
- Цзычэнь... думаю, пришло время нашим путям разойтись. Того Сяо Синчэня, которого ты знал, больше нет. Не знаю, виной ли тому перерождение и ритуал.
Сун Лань потянулся к мечу, но Синчэнь положил ладонь на его рукоять. Сун Лань дёрнулся так, словно Синчэнь дотронулся до него самого.
- Я должен побывать в городе И, - продолжал Синчэнь твёрдо, не отводя взгляда от глаз Сун Ланя, потемневших от отчаяния. - Скорее всего, я не найду там ничего, и увижу лишь могилу того заклинателя, с коим оказалась связана моя душа. Но если там моё место...
Сун Лань отшатнулся и выхватил меч. Со свистом клинок вычертил:
"Сюэ Ян".
- Что?.. - Синчэнь ещё не успел подумать, что Сюэ Ян мог убить жителей города И, а два ледяных иероглифа ещё не успели растаять в воздухе, когда Сун Лань продолжил, взмахивая мечом торопливо и почти небрежно.
"Это Сюэ Ян жил бок о бок с тобой в городе И". - и после паузы, звенящей оглушительной тишиной: - "Потом я убил его".
Синчэню показалось, что всё в нём рвётся надвое, наживую, - и душа, и сердце, и то, что он знал, и то, что чувствовал. И с одной стороны этой кровоточащей прорехи был Сюэ Ян - тот, кто вырезал храм Байсюэ, кто превратил Сун Ланя в безъязыкого лютого мертвеца, которого боялись и сторонились люди. А с другой - человек, который был рядом с ним, Сяо Синчэнем, когда больше никого не было рядом. Человек, который открыл ему - слепому, - какова жизнь во всей её не стреноженной ханжеством полноте; который верил в него, ничего не требуя, не пытаясь изменить, переделать, использовать...
- Он обманывал меня, - произнёс Синчэнь медленно. - И ты обманывал меня также.
"Я пытался тебя уберечь", - ответил Сун Лань, и знаки дрожали в воздухе.
- А он меня любил.
Синчэнь также вынул меч из ножен и встал на него. Пока он набирал высоту, он почти слышал немой окрик Сун Ланя, бьющийся в его голове, словно храмовый гонг, но сумел не обернуться.
До города И было несколько дней пути.

Сяо Синчэнь ступал по пустынным улицам города. Под ногами, заметённые песком, попадались то выцветшие бумажные деньги, то растрескавшиеся глиняные черепки, то шёлковые кисточки, когда-то украшавшие навесы лавок. Он закрыл глаза, чтобы не заблудиться в густом тумане: по центральной улице прямо, затем поворот, и до самой окраины... Остановился, лишь почувствовав знакомые запахи: как будто кто-то недавно варил рис и развесил выстиранную одежду.
"Сюэ Ян мёртв", - напомнил мысленно голос Сун Ланя. - "Какой-то бродяга просто занял дом".
Но вся сила воли понадобилась, чтобы не ускорить шаг, когда за окном мелькнула тёмная тень.
Сюэ Ян волчьим чутьём уловил шаги - первые шаги с тех пор, как он очнулся в городе И, куда опасались забредать даже дикие звери. И замер на пороге, видя, как из тумана вырастает белая фигура, словно не касающаяся земли. Обман зрения?.. Сюэ Ян и помешательство встретил бы с облегчением - как избавление от безнадёжного ожидания.
Первым, что он узнал, был взгляд Сяо Синчэня - потому что только даочжан, один в целом свете, мог смотреть на него так. Так, как не мог смотреть, пока был слеп: с неверящим восхищением, с безоружной нежностью.
Первым - и последним, потому что всё в этом человеке было другим: лицо и волосы, форма глаз и оттенок кожи. Кто угодно, увидев этого странствующего монаха, назвал бы его вполне заурядным. Таким, как он, молва не даёт поэтических прозвищ вроде "Ясная луна и ласковый ветер".
Вера Сюэ Яна в то, что причиной его одержимости была внешность Сяо Синчэня, рассыпалась на осколки. Даочжан был красив и сейчас - а может, и ещё красивей, чем прежде. И словно светился, так что впору было бояться, что этот случайно упавший на землю луч снова исчезнет без следа.
- Ты пришёл меня убить? - спросил Сюэ Ян.
Синчэнь покачал головой. За несколько шагов до высокого крыльца похоронного дома стало вдруг тяжело идти, как если бы клочья тумана превратились в липкую трясину. Что если это просто мираж? Приблизишься - и вместо живого тепла увидишь заброшенные руины со сгнившей дверью и провалившейся крышей, дышащие могилой из затопленного погреба.
- Прости, что меня не было так долго, - сказал он глухо.
- Ты снился мне. И, знаешь... - Сюэ Ян усмехнулся, поведя одним уголком рта, - если смерть подарит мне тот же сон, то я, пожалуй, буду не против.
Туман застревал у Синчэня в горле, мешал дышать. Присвоенное сердце билось часто, почти до боли. Казалось, что эта встреча должна была быть иной, - как будто упрямые боги снова и снова сталкивали их в надежде на кровавую развязку, и каждый раз что-то мешало их планам осуществиться до конца. Вырваться бы с этой доски, и - не просыпаться...
Он сделал ещё один шаг - уверенный, зрячий - и обнял Сюэ Яна, прошептав у самого уха, как общую тайну:
- Это был не сон.
Что-то изменилось, и Синчэнь не сразу понял, что именно. Это были не крепкие объятия Сюэ Яна, которые он, вопреки всему, помнил, и не неверный серебристый свет, сочащийся сквозь туман со стального неба, и даже не чувство, что он вернулся домой, - всё это осталось прежним, словно и не было нескольких лет разлуки. Просто ушла обыденная боль, бывшая частью его жизни, - затянулся порез на руке, напоминание о ритуале. И вместо того, чтобы объяснить, что произошло с ним после смерти, Синчэнь, ощутив всю неважность этих слов, продолжил совсем другими:
- И я - тоже. Я тоже люблю тебя.