В субботу мы разъехались по разным вокзалам: я проводил Птаху на Курский в Тулу, а сам поехал с Ярославского в Хотьково на игру. От станции до полигона пошёл пешком. Хорошо вдоль трассы, только пыльно; всё такое знакомое, что не верится, что летний сезон едва начался - кажется, Рудник и Роменна были совсем недавно. Был уверен, что опоздаю, однако прибыл до парада. Чиповать мне было нечего, я даже бюста не взял, ибо из открытого платья он был бы виден. Надежды на жаркую погоду не оправдались - вечером после парада пришлось закутаться в плащ и больше из него не вылезать, зато дождя практически не было.
Спасибо Луару, который привёз палатку на нас с Мартой! Палатка очень удобная, сам теперь такую хочу. В первую ночь я уполз спать в полночь, как закрылся кабак, где девице лёгкого поведения уместней всего обретаться. Тут у меня и заболел зуб. Таблетка есть, но нет воды - стал считать про себя мышей вместо овец и, зайдя за полсотни, вырубился. Поутру поменялся спальниками с замёрзшей Мартой и заснул на шестидесяти с лишним мышах. Спасибо кабаку за очень вкусные оладушки - и щедрым рыцарям: за свой счёт Ортенсия не столовалась вообще
Ачивка - впервые сыграть шлюху - взята, хочу ещё, чтоб по-разному. На модель секса с питьём из рук в условиях острого дефицита питьевой воды забили сначала методом массажа, потом маркером "было? - было". Вообще не очень удобно с моделью, при которой у того, кто сверху, рот занят Но роль, конечно, в первую очередь про социалку - и жаль, что кроме леди Эш на эту "поденщицу" никто не фыркал, и арестовывать не пытались. Заплатила налоги - спала спокойно!
Вместо предыстории персонажа
Нэнси происходит из семьи не бедной, выучилась немного счёту и немного грамоте, бывая в воскресной школе. Как умер отец, который за любой косой взгляд в её сторону мог выписать люлей, с кем-то она согрешила - вполне полюбовно, но жениться этот полюбовник не собирался вовсе. Матушка, как прознала, заявила, что немедленно выдаст дочурку за хмыря-соседа, который за приданое закроет глаза на что угодно. Хмырь был настолько хмырь, что Нэн хлопнула дверью и ушла зарабатывать как умела. Но поскольку заработок такой - дело подсудное и, возможно, она даже попадалась раз-другой, её приписали работницей в замок сэра Ли, которому она за то очень благодарна. Может, её отец ещё отцу сэра Ричарда псарем служил, а мать до сих пор где-то чем-то торгует. С тех пор она иногда приходит чистить у сэра Ли котлы и получает за то жалование - тоже иногда, поскольку у сэра Ли мыши от голода дохнут. А на жизнь зарабатывает всё тем же, под псевдонимом Ортенсия, до нынешних 17-18 годов.
У малограмотной девки дневник мог быть едва ли, но всё же представим, что выглядеть эти записки могли примерно так. Мне сложно с восприятием времени на играх, где за день может пройти год, но я постарался.
Отчёт отперсонажный (ворнинг - гет, низкий рейтинг)Собрав всех на площади, на Михайлов день назначили турнир по случаю большой радости - возвращения короля Ричарда с победой из Палестины. Многие славные рыцари, йомены и другие паломники уже прибывали вперёд короля и проходили через здешний кабак "Дорога к Иерусалиму", и людям хотелось поглядеть на их мастерство.
Вот уж недели две, как мастер тюремщик Катберт ушёл в запой, палача зарезали двуногие волки, а могильщик сам преставился, и тюремщика подручный, палача ученик и могильщика племянник - всё в одном лице Томми - остался за них троих. Тюремщика он прилежно искал повсюду, спрашивал у всякого встречного, а ключи от тюрьмы носил в мешочке на поясе и берёг пуще глаза. Только он боялся всего - и крови, и покойников, - и со страху ему мерещилось, что мертвецы по ночам к нему приходят и в окно скребутся. Я уж ему намекнула, что если спать одному, то и не такое привидится, а он сказал, что его рыбачка взяла к себе жить. Ай да рыбачка, поймала мелкую рыбку!
Когда я в дверях кабака грелась, приехал прямиком со Святой земли славный рыцарь сэр Бранд Блэк с молодым оруженосцем. Рыцарь сел за стол, угостил меня вином, а его оруженосец Эрл, которого он чаще называл ленивым ирландским подсвинком или славным набожным поросёночком, пил только воду и ел только хлеб, потому как дал постный обет на пять лет. Эрл собирался стать рыцарем, а затем - святым покровителем рыцарства. Для того, наверное, ему нужно было победить дракона, как святому Георгию. А у сэра Бранда был большой меч - с меня ростом, с двойной рукоятью, и сэр Бранд говорил, что этот меч зачарованный.
Я сэра Бранда спросила про сарацинских женщин - какие они, красивые? Тот отвечал, что у них усы растут. Но сарацинка, которую наш новый шериф привёз со Святой земли, была вполне хороша собой и без усов. Может, у неё усы при крещении отвалились? А может, ещё не выросли, потому что молодая - у Эрла тоже, вон, усы не росли. Тяжко, должно быть, на Святой земле без славных английских женщин! Сэр Бранд обещал захаживать, потому как оставался у нас насовсем.
А сэр Бранд спросил меня, знаю ли я такого человека, как де Клер. И рассказал, что этот де Клер соврал, будто видел, как его, сэра Бранда то бишь, сарацины зарубили. И за эту ложь досталась ему, де Клеру, земля, сэру Бранду по праву принадлежавшая - Блэкмур, Чёрное болото. А землёй самого де Клера владел его младший брат. А в каких случаях землю наследует младший брат поперёк старшего? Ежели старший - незаконнорожденный, или безумный, или женщина. Или же, как я предположила, - незаконнорожденная безумная женщина. Как же теперь справедливости добиться? Сэр Бранд говорил, что это дело уже решённое, потому как де Клер - норманн, и шериф наш - норманн. Но я за шерифа вступилась - он хоть и норманн, а дело своё знает и не пьёт.
Истинные рыцари - они всегда все вопросы решают поединком. Вот и сэр Бранд нацелился сэра де Клера однажды убить и рассуждал, стоит ли идти на турнир, ведь мудрые воины не показывают врагу всех своих умений. Но всё же собрался идти, а прежде того решил найти кузнеца и наточить меч. Пока же они с оруженосцем из кабака пошли в храм, как добрые христиане.
Ещё новый человек в нашем маленьком Ноттингеме: не то Джек с топором, не то Джон с топором. Он с топором в кабак зашёл, прямо с топором к столу сел и меня рядом усадил, оладушком угостил. Сказал, что сам не со Святой земли, а с большой дороги, и готов наняться к нам новым палачом, потому как топор кровь любит и без крови портится. Бедолага Томми явно был не рад, что будет теперь у этого типа в учениках - Джек (или Джим?) с топором как протянул к нему свой топор, так тот в обморок и хлопнулся. А Джек (или Джордж?) над ним стоит, посмеивается и говорит, что будет Томми плаху от крови отмывать. Так и ушёл, сговорившись, что остановится в комнате при кабаке, и пообещал, как и сэр Бранд, к себе приглашать. А мы с трактирщицами уже Томми подняли и водой отпаивали.
Перед турниром пришли люди из деревни Роттенмур и устроили на площади ярмарку. Торговали шерстью и малиновой настойкой, мукой и рыбой, бродячий точильщик точил ножи, а Уилл бренчал на своём инструменте, что зовётся мандалютней.
Сперва был турнир для благородных рыцарей, для оруженосцев и для йоменов, и против огромного меча сэра Бранда никто не мог устоять - для чего эдакому мечу быть зачарованным, если ему и так равных нет? И Эрл тоже хорошо дрался и проиграл только на один удар, и готов был драться ещё, да противники закончились. Остались либо пары с неравным оружием, либо пары с неравным происхождением, но никто не рискнул выйти против Джека с его топором, а распорядитель не рискнул предлагать рыцарям сражаться с простолюдинами. Награждение победителя прошло как-то незаметно, зато во всеуслышание было объявлено о новом налоге - на выкуп короля Ричарда из плена некоего германского государя. Я спросила, почему бы не пойти войной и не отбить короля, но мне ответили, что это будет ещё дороже. Это что же за государь такой, который воюет как ростовщик?
Настроение праздничное эта весть несколько подпортила, но тут объявили турнир лучников. Все лучники, кроме Эдвина, сына сэра Ричарда Ли, и Дика-лесника, были деревенские, отчего они говорили, что могли бы и не приходить в город, а между собой посостязаться. Дик-лесник и выиграл турнир, глаз-то у него верный. А леди Эшли бранилась на Уилла, чтобы он стрелкам под руку не бренчал, и принесла свой инструмент, который частенько терзала в своих покоях, наполняя округу печальными и красивыми звуками.
Уилл всё хотел сочинить песню, но все песни у него выходили про похороны, потому что рядом был Томми с рассказами про мертвецов, которые своими костями в кости играют. Томми эти жалостные песни нравились, а мы с Клемом, шутом сэра Гисборна, решили, что Уиллу следует плату брать не за то, чтоб пел, а за то, чтоб молчал, - тогда он быстро разбогател бы. Томми увёл Уилла на кладбище, чтобы тот своим бренчанием попробовал мертвецов упокоить.
У сарацинки тоже был инструмент - выглядел точь-в-точь как кастрюля, а звучал лучше любого другого, стоило только пальцем к нему прикоснуться. Я подумала бы, что это колдовство, но если при крещении колдовское зеркальце у сарацинки треснуло, то и инструмент колдовской не уцелел бы. А у Розмари-Стрекозы, отставшей по болезни от бродячего цирка, бубен был, - так и получился маленький ансамбль, и мы немного поплясали на площади, как поединщики оттуда ушли.
А тут, смотрю, сэр Бранд к шерифу подошёл - видать, и впрямь решил затеять тяжбу с сэром де Клером, а драться уже потом. Оруженосца Эрла он оставил при этом сторожить свой меч и денег ему выдал за хорошую службу. Эрл попросил было шута рассказать шутку, но я ему объяснила, что этот шут бесплатно не шутит. А самой мне очень интересно было, не потратит ли оруженосец немного своего жалования. Сказала ему, что три пенса возьму, а он сделал вид, будто не понимает, о чём я говорю, и попросил рассказать историю о любви. Истории - это я и задаром могу, историй я слышала немало, вот только все, что о любви, заканчиваются плохо. Рассказала, что слышала от одного почтенного рыцаря. Был у этого рыцаря сын, и поехал он с отцом воевать в Святую землю, а там взял да и влюбился в сарацинку. И сказала она ему: хочешь меня любить - будешь за меня воевать. И вот скачет рыцарь на врага и видит среди сарацин своего сына - на сарацинском коне, с кривым сарацинским мечом, в богатых сарацинских одеждах. Так его сарацинка околдовала, опоила своими зельями, что он сам ничего не видит из-под сарацинского платка. Но налетел на отца - и узнал его, и рука на него не поднялась... Так я и не закончила историю - Эрла отозвал хозяин.
В другой раз с сэром Брандом и его оруженосцем Эрлом я встретилась в кабаке за ужином. Пока я была занята своей похлёбкой, сэр Бранд байки рассказывал о Святой земле. Например, о бегемоте - огромном звере, который живёт в болоте, и болото, должно быть, нужно поболе нашего. Я раньше слышала только, что Бегемот - это один из демонов, сохрани Господь мою грешную душу! И о рыцаре, у которого шатёр был из такой крепкой кожи, что даже копьём его пробить было нельзя, но когда сэр Бранд в нём ночевал, то чуть не утоп, потому как дождь, заливаясь в дымоотвод, наполнял этот шатёр как колодец.
Тут зашёл в кабак сэр Ли, захотел познакомиться с сэром Блэком, и очень ему понравилось, что того зовут Брандом, как и его, сэра Ли, незаконнорожденного сына. Сэр Ричард уже прослышал о том, что сэр Бранд хочет с де Клером драться, и сказал, что тот будет за ним в очереди второй. Уж не знаю, что сэру Ричарду этот де Клер сделал, и как они с сэром Брандом его делить собрались - вдоль али поперёк. Но они боялись, что де Клер струсит и вовсе их вызова не примет. Де Клер и впрямь был странный рыцарь - драк не затевал, ко мне не захаживал, будто гордость ему не позволяла. Может, и правду говорят, что чем рыцарь плоше, тем гордости в нём больше.
Дети сэра Ли тоже пришли в кабак, и леди Эшли жаловалась отцу, чтобы я в их зал не заходила. А что поделаешь, если она в том же зале, где и очаг тёплый? Ещё тогда зашёл пьянчуга, наверное - тоже со Святой земли. Меня он сразу признал по жёлтому платью, и совсем было мы сговорились, но до стола он не дошёл - и не потому, что шатался, а потому, что наткнулся на сэра Ли, а сэр Ли хоть и добрый, но большой зануда. Ему не понравилось, как пьянчуга с благородными гостями разговаривает, схватились было за мечи, но в кабаке мечом размахивать - последнее дело, и сэр Ли грубияна просто за дверь вышвырнул. Так и осталась я в тот вечер без заработка. Сказали, что прохожий этот о первое же бревно падает, но сэр Ли ведь не бревно!
И Томми на ночь глядя всё жаловался на своих покойников, и Мари-Стрекоза советовала ему их отваживать специальными латинскими словами. И те слова, которые они у себя в балагане использовали, даже пострашнее латинских молитв оказались. Но Томми запомнил только, что одно слово похоже на сенокос. Но кто же мертвецов сенокосом стращает - а ну как встанут с косами?
А как-то зимой в кабаке появился из темноты- так бесшумно, будто всегда тут был - человек с огромным зверем, не то волком, не то собакой. Я спросила, не волкодав ли, а хозяин ответил, что полуволк - но ручной, потому как от домашней собаки родился. Этот полуволк браконьеров ловит - стало быть, он пёс лесника. Лесничий сказал, что его зовут Вулф, и собака тоже откликается на Вулфа. Не он ли нашего пивовара батюшка, ведь пивоварня называется "пивоварней дядюшки Вулфа"? Да нет, уж больно молод. Но лесничий задерживаться не стал, сказал, что идёт до деревни, но вернётся к рождественскому молебну. Ежели позади деревенских этот пёс побежит - они точно к молебну не опоздают! А потом говорили, что Вулфа этого стражники задержали и спрашивали про какую-то малиновку.
В ту зиму под тяжестью снега крыша городского храма обвалилась, и молебен перенесли в пивоварню как в самое просторное помещение. Оттого пивоварение приостановилось, хоть я и не понимала, как одно другому мешает: наверху можно молебен служить, а в подвалах бочки хранить, - варят же и в монастырях пиво. Но пока мы собрались у дверей и стали ждать благородных, чтобы войти, пивовар Уилл дал нам пробу снять с самого свежего пива. Славное уродилось озимое пиво!
Как все собрались, и я встала у дверей, а отец Мартин прочитал молебен и немного почитал Евангелия от Матфея о том, как волхвы шли за звездой приносить дары Спасителю, и не выдали его царю Ироду, а ушли своей дорогой домой. Я с детства любила эту историю, мне тогда представлялось, что волхвы - это что-то вроде гномов из сказок, маленьких и заросших с головы до пят бородой, и что они выходили тихонько из чёрного хода во двор, чтобы их не заметил царь, и шли дарить подарки другим детям. Напоследок помолились за государя Ричарда, чтобы он поскорее возвращался из плена, а леди Эшли и другие дамы спели хорал - очень красиво было и радостно.
Как-то подмастерья в кабаке научили меня играть в пуговицы - они сшили из лоскутков кожи поле, нарисовали на нём углём равные линии и двигали по ним пуговицы дни напролёт. Правила немудрёные, но я, ещё не освоившись, проиграла. Зашёл сэр Бранд, и ему тоже предложили сыграть на монетку, хотя хозяйка предостерегала играть с рыцарями на деньги - простой человек, если проиграет, так мечом не зарубит. Но сэр Бранд быстро понял, что в этой игре самое главное: занять одну позицию и удерживать её, топчась на одном месте. Интересно, на войне так же? Ведь двигаться армиям тяжело - за ними обозы не поспевают, а когда какой-нибудь барон в своём замке засядет, то никто его оттуда не выбьет. Сэр Бранд выиграл монетку и своему оруженосцу денег дал на поиграть.
У Эрла постный обет всё не заканчивался - того и гляди ветром сдует. Сэр Бранд рассказал, что у парня вся семья в мор вымерла - один он выжил, потому что крепко верил в Господа. А я подумала, а что если Эрл - на самом деле девушка переодетая? Есть же сказки о том, как рыцари девами оказывались. Когда никого родного на свете не остаётся, есть только одна дорога - в монастырь, но не всем же хочется в монашках ходить до старости! Этим и можно было бы объяснить, почему Эрл вина не пьёт и к девкам не ходит, и усы у него не растут. Как бы только подсмотреть?..
Ещё сэр Бранд сообщил печальную весть, что Эдвин, младший Ли, арестован за то, что дурак. Но ежели всех дураков арестовывать, так тюрьмы на пол-Ноттингема не хватит. Сэр Бранд пояснил, что Эд полез своего приятеля от стражников защищать, не зная, что приятель этот разбойником заделался. Эд, конечно, дурак, но добрый, и как будут его судить, так уж наверняка оправдают. Быть такого не может, чтобы сын благородного рыцаря в самом деле водился с разбойником.
Для какой-то надобности было сэру Бранду нужно 89 шиллингов - или того больше, я в счёте не сильна. Может, чтобы землю свою выкупить назад, а может, чтобы в Лондон отправиться за справедливостью, потому как его прошение письмом принц Джон оставил без внимания. После турнира в Михайлов день он считал, сколько турниров надобно выиграть, чтобы такую сумму собрать, - но турниры проводятся редко, а ежели странствовать от города к городу и везде в турнирах участвовать, то недолго и поиздержаться. Теперь он считал, сколько надобно выиграть партий в пуговицы, - но для того нужно вовсе из-за стола не вставать, а у подмастерий столько денег не было. Тогда сэр Бранд предположил продать Эрла жиду, а затем выкупить. Я сказала, что жид его меньше чем за сотню шиллингов не продаст, а пока столько накопишь - несколько лет пройдёт, жид Эрла успеет научить плохому, и не будет нам святого покровителя рыцарства.
И сэр Бранд всё гадал, убивать ему де Клера или нет, что из двух выгодней. И пока он гадал, де Клер ходил живой и невредимый, - это ли не славно? Вот только ходил вечно мимо - как проснулся рано поутру и шёл по улице перед кабаком вместе с младшим братом, сказал, что спалось-де хорошо, жаль только, что не со мной, - будто кто ему пригласить запрещал. И дальше пошёл своей дорогой, да засмотрелся и споткнулся. Чудные они, право, эти норманны, - за погляд денег не берут, но разве ж поглядом сыт будешь?
А пока сэр Бранд оставил Эрла играть в пуговицы и пригласил меня в свой шатёр - потому как к себе в каморку у сэра Ли я никого не водила, иначе он бы сразу меня выгнал. Я с него взяла два оладушка - один до, другой после. Настоящего рыцаря завсегда отличишь - сильного и выносливого, иной худосочный подмастерье сразу бы выдохся, а сэр Бранд ещё говорил, что поломать меня боится. Потом лежали, в потолок глядя, и я его попросила оруженосца ко мне прислать, - а то вдруг война, и обидно тому будет помереть девственником. Сэр Бранд ответил, что Эрл не пропадёт, - и то верно, я сама видела, что сражается Эрл на славу, а ежели будет держаться своего рыцаря, то ни один враг до него и не дотянется. Сэр Бранд посоветовал мне самой Эрла за руку увести, - будто это просто, как телка за ухо!
Когда мы вернулись в кабак, Эрл всё ещё играл в пуговицы и был очень этим занят. Я получила второй оладушек, но вскоре почувствовала, что мне стало зябко - я забыла в шатре свой плащ. Сэр Бранд тут же заявил, что Эрл всё равно проигрывает, и велел ему проводить меня до шатра. Торопил его, чтобы я не замёрзла, а тот отвечал, что ему нет до того никакого дела - тоже мне, вежливость! Но сэр Бранд у него партию отобрал, и мы с Эрлом пошли до шатра. Он по пути спросил, почему у меня спина такая красная, - я ответила, что это оттого, что я как раз на плаще спиной лежала, а он шерстяной, кусачий. Эрл, помедлив, в шатёр меня пропустил, но сам заходить не стал, и никак его уговорить было нельзя. Сказал, что ещё не все молитвы на свете выучил, но когда выучит - тогда и поговорим. И даже провожать не стал, а пошёл до кабака другой дорогой. Я и пожаловалась сэру Бранду, что его оруженосец убежал от меня как заяц.
В другой раз, когда я с Томми встретилась, он снова о своих беспокойных покойниках говорил. Я и сказала, что, может, он сам такой холодный, что покойники его за своего принимают, а надо ему больше с живыми людьми водиться. Он посетовал, что я бесплатно не даю, а затем предложил в уплату тюремный хлеб - дескать, со мной всё равно никто не ходит. После кабацких оладушек сухая краюха - не цена, конечно, но Томми уже пятнадцатый год пошёл, и если не станет мужчиной - того и гляди, останется дурачком и будет, как городской блаженный - тоже Том. Так, видимо, мы и сговорились - из сочувствия друг к другу. И тюремный хлеб вкусным оказался - уж не знаю, сам ли Томми его печёт, но сытная была краюха, душистая и рассыпчатая.
Томми меня в тюрьму проводил - потому как сам в тюрьме и жил. Показал камеру, в которой у него узник сидел - только этого узника видно не было, и уже два месяца как он есть не просил. Но Томми так уверенно в темноту в углу камеры показывал, что я решила ему подыграть, а уж что с тем узником на самом деле сделалось - сбежал али помер, - не моя забота. Когда Томми сказал, что у этого узника собака есть, и она всё вокруг тюрьмы ходит, так я и вспомнила лесничего Вулфа, что зимой в кабак заходил. Томми жаловался, что из-за пса покойники не то от тюрьмы до кладбища, не то от кладбища до тюрьмы не добирались.
Показал Томми и дыбу - жуть какую страшную, да ещё и спросил, останемся ли мы в той камере, где дыба стояла, или в другой пустой. Но он, может, и привык, а меня подле дыбы любиться не прельщало. Пустовавшая камера была тесной, холодной и тёмной, как склеп - холодней каморки в замке сэра Ли. В такой жить - и впрямь мертвецы начнут мерещиться. Ну, доводилось мне бывать в местах и похуже - а тут плащ на нарах расстелила, и не тревожил нас никто.
На Благовещение в наш храм с новой крышей приехал служить мессу сам епископ. Читали с отцом Мартином вместе, и епископ читал мудрёно, на латыни. Я в дверях стояла, когда одна леди в хорошем платье и платке упала наземь и закричала, и сделался с ней припадок. Ох как она билась, как это было страшно - не иначе как бес вселился в неё! Я сразу за кем-то из деревенских мужиков спряталась, чтобы её не видеть, - если ведьма в глаза посмотрит, её бес может на тебя перейти. Стражники бесноватую подняли и понесли в тюрьму, а палач Джек, или не Джек, но с топором, велел плаху найти, но Томми сказал, что мастер Катберт плаху пропил. Кто же это мог купить плаху? Не иначе как колдун или ведьма - они для тёмных чар выискивают и верёвки висельников, и прочую такую мерзость. А палач на Томми так ругался да топором размахивал, что тот снова в обморок грохнулся, прямо посреди площади, шерифа переполошил. Отец Мартин дослужил мессу, благословил нас, но всё равно страшно было, что ведьма сбежит или ещё какой вред учинит.
Потом был суд, и в ратушу пустили всех желающих. Шериф разбирал все дела при помощи сэра Гисборна - большого знатока законов. Первым дело Эдвина Ли решали, о котором мне сэр Бранд говорил. Эд рассказал, что когда стражники гнались за его приятелем, то кричали только "Стой, убью", а не произносили ни "Именем короля", ни "Именем закона", к тому же от погони по болотам их одежды так запачкались, что не видно было никаких отличных знаков - и он не понял, что то были стражники; а о том, что приятель его - разбойник, он не знал, поскольку находился с семьёй в замке, когда о том делали объявление. Словам Эда поверили, но велели ему поклясться, что он говорил правду, - так он и сделал. Сэр де Клер удивлялся, почему не были спрошены сами стражники, - видимо, также был знатоком законов. Но я рада была, что с Эдвина сняли все подозрения.
Велели привести Вулфа, но никто его не вёл, так что сэр Гисборн сам побежал до тюрьмы проверить, куда делся узник. Лучше бы он проверял раньше - я вон помнила, что в камере никого не было, а больше туда, видать, никто не заходил. Тогда во всеуслышание объявили, что человек, называющий себя Вулфом, отныне вне закона за браконьерство, убийство королевских людей и разбой. Вот так и не знаешь порой, кто подле тебя в кабаке сидит, - может статься, что и душегуб! И ведь не ахти приметным он был, этот Вулф, - в темноте я ничего, кроме собаки его, толком не разглядела, среди дня белого и не признаю. А думалось, что всех разбойников ещё при прежнем шерифе перевешали, - в каких только логовах отсиживались волки двуногие?.. Томми за то, что у него узник сбежал, хотя ключи всё время при нём были, самого в тюрьму повели, - но он и так в тюрьме живёт, так что разницы для него никакой не было.
Прошений и жалоб у жителей Ноттингема тогда не нашлось, только де Клер-старший спросил дозволения на вывоз шерсти и ушёл с секретарём бумаги составлять. А я в кабак пошла вместе с бродячими мастеровыми, которые от шерифа жалованье получили за починку крыши городского храма - шиллинг на всех - и пошли его пропивать. Как по мне, так могли бы и иным способом потратить, но когда Дик-точильщик велел хозяйке за его счёт всех угощать, это тоже неплохо было. А деревенский костоправ, Хромой Эд, вот что рассказал: что староста Дункан, как расстроился, что турнир проиграл, так и продал свой лук жиду, да за такие баснословные деньги, словно тот лук был из золота. А наутро тот лук вновь у его дверей оказался! Я подумала - а ну как лук зачарованный, как и меч у сэра Бранда, потому и дорогой? Но деревенские от колдовства открестились. И не грабил жида никто - уж он-то поднял бы шум, если бы была покража. Значит, кто-то выкупил, - но у кого такие деньги нашлись? Разве что у рыцаря какого. Вот чудеса!
Пока деревенские после мессы из города не расходились и продавали на площади свои товары, я и инструмент сарацинский послушала, и с шутом Клемом поговорила - вокруг него комарьё так и вилось, так что я назвала его комариным бароном и предложила с комаров налог кровью собирать. Спросила ещё, хорошо ли ему сэр Гисборн платит, пригласила заходить. А Мари-Стрекоза ему свой бубен в подарок на память оставила, а сама исчезла куда-то из города - видать, ушла свой балаган догонять, ищи ветра в поле.
Помнится, сэр Бранд собирался свой дом строить, и спросил, пойду ли я к нему в служанки. Сперва я удивилась - я ведь не умею ничего, кроме как котлы чистить: ни готовить, ни платье в порядке содержать, ни за скотиной ходить. А потом испугалась - это же свободы никакой, весь день в одном доме, и приличия соблюдать надобно, чтобы о доме худого не говорили. И отказалась - мне и так хорошо живётся, и сэр Бранд со мной всегда сможет видеться. Что только на него нашло - не влюбился же, в самом деле? Он для таких глупостей взрослый уже муж, не юнец-оруженосец...
А следом в кабак зашёл де Клер-младший. Вот уж у кого денег куры не клевали: платил крупной монетой и сдачи не просил. Я набралась смелости и попросила угостить меня оладушком. Тот дал трактирщице монет куда больше должной суммы и сказал, что если мне вновь что-нибудь понадобится, то я смогу воспользоваться этим кредитом. Мне стало как-то неловко, но когда я предложила ему заходить, он отговорился, что женат. И верно - говорили, что он собирается жениться на сестре сэра Гисборна, но успел ли он уже сыграть свадьбу? Да и кому женитьба помешать могла... Мужчины порой странно себя ведут, и не поймёшь их никак.
Пришёл день сбора налогов. Вокруг секретаря на площади столпились в недоумении деревенские из Роттенмура - налоги вновь повысились, и денег на уплату не хватало. Я слабо надеялась, что мне хватит монет, накопленных в конверте, который я привязывала к поясу, - ведь я уже давно не тратилась на еду благодаря взносу сэра де Клера и сэру Бранду. И, какой бы призрачной эта надежда ни была, мне хотелось поскорее узнать, оправдается ли она, дабы не терзаться догадками. Я развернула конверт, секретарь Невилл пересчитал моё нехитрое богатство и забрал одну монету покрупнее, а два жалких пенса отложил в сторону. Я уплатила пол-шиллинга, а с меня требовалось два. Сэр Ли давненько не платил мне жалование - самое время ему об этом напомнить, чтобы не познакомиться с долговой ямой. Правда, секретарь сообщил, что у сэра Ли долгов больше, чем дохода. Вот так и будь добрее к людям - позволяй платить оладушками, тюремным хлебом...
Я нашла сэра Ли, но он сказал, что денег у него нет, и пусть тот, кто меня нанимал - его непутёвый младший сын, - мне и платит. Посоветовал наняться в кабак или ещё куда-нибудь. Я вспомнила о предложении сэра Бранда, и была почти готова пойти к нему и спросить, сколько он платит в месяц. Это было бы простым решением. Но правильно ли было покинуть замок сэра Ли и уйти к тому, кто заплатит больше, в непростое для него время? Он был добр ко мне, когда больше никто не протянул бы мне руку, и я работала у него не ради прибыли. И сейчас как-нибудь можно будет выкрутиться. Ведь у меня было гораздо больше свободы, чем у любой служанки.
Пока я стояла в дверях кабака и думала, как бы заработать поскорей, раздался шум, и стражники вперемешку с рыцарями побежали к лесу. Двуногие волки напали на сэра Гисборна и сумели его ранить, да разбежались - как сквозь землю провалились. Неужто вновь неспокойно стало в Шервудском лесу, опасно ходить из города до деревни? Эдвина сэр Ли ловить разбойников с собой не взял - велел за городской стеной оставаться, берёг, видать, единственного наследника от его же глупостей вроде прежней. Я и у Эдвина спросила про жалование, сказала, что его отец меня к нему послал. Но денег, как и следовало ожидать, и у него не было. Я упомянула даже, что меня переманить пытались, но я их не брошу, - но, похоже, у него и впрямь благодарности в денежной форме не находилось.
В кабаке объявился мастер тюремщик Катберт - с фингалом и похмельем, но целый и невредимый. Очень его ведьма пугала, которая в тюрьме сидела: говорил, она могла змею наколдовать, и монеты доставала из воздуха, и грозилась, что как плюнет в четыре угла - тюрьма и рассыплется. Я всё понять не могла, почему никак не повесят ведьму? Пока она жива, она может на весь город зло напускать - сэра Гисборна уже ранили разбойники, а дальше каких несчастий ждать? Мастер Катберт рассказывал, что к ней всё отец Мартин ходит, и от молитв её ломает и корёжит, но отец Мартин сомневается ещё, бесноватая она или больная просто. А болезни-то должны уходить от молитвы, не бывает таких хворей, чтобы возникали от молитв, если хворь эта не от нечистого! Испугалась я, что ведьма на нашего отца Мартина свои чары наложила, оттого он и колеблется, - и у кого же тогда искать защиты, неужто писать к самому Папе? Но мастер Катберт в отце Мартине был уверен и собрался пойти к нему да рассказать, чего он навидался в тюрьме и натерпелся.
Тогда ещё вернулась с богомолья монахиня Марта, наставница леди Эшли. Она не гнушалась со мной за одним столом в кабаке сидеть. Деревенские подолгу задерживались в городе, пытаясь продать или выменять свои товары, но никто их не брал, потому как после уплаты налогов денег ни у кого не было, а были одни долги. Из шерсти, у пряхи Дженни купленной, плели пояски на продажу. Рыбачка Пегги всем предлагала угря, уже полгода как копчёного, - благородную рыбу, которую, видать, только благородные и могли есть, не боясь, что больно эта рыба на змею похожа. Сэр Бранд и хотел бы купить угря, чтобы сэру де Клеру за шиворот засунуть, вот только стоил один угорь, как шесть супчиков в кабаке, а супчики всяко лучше такого удовольствия. Да и угря, как я считала, за шиворот стоит запускать живьём, чтоб мокрого и извивающегося, а иначе в чём потеха?
И на всяком углу только разговоров было, что о ведьме. Благородные говорили, что бывают такие душевные раны, от которых люди ум теряют, и бывают дома для таких людей, навроде тюрем, откуда их не выпускают никогда. Вот только ведьма может и из тюрьмы колдовать - иначе и не казнили бы ведьм. А что у этой ведьмы благородный вид - так верно один из подмастерьев сказал: богатое платье она себе наколдовать могла, или за своё золото колдовское могла купить, которое обернётся через некоторое время камнями или листьями. Да и не только простые люди с нечистым спутываются, учёная леди из благородного дома тоже может ведьмой стать. И где, кстати, дом её, где семья её, где муж, отец или брат, кто должен бы был сопровождать её на молебен? - Не было у неё ничего и никого, кроме дьявола, и если запирать её, то уж в монастыре, и подальше бы отсюда.
Пошла я побродить по городу, чтобы заработка найти, и удачно мимо одного из домов проходила: с заднего двора высунулась жена жида, подозвала меня и попросила её мужу Джозефу записку передать. И вместе с запиской дала две речные жемчужины - большая цена! Я, ничего не спрашивая, сразу побежала жида искать. Ан его ни дома нет, ни в кабаке нет, ни в пивоварне - нигде нет. Я весь город оббегала, у всех справлялась, не видели ли они жида, не проходил ли мимо, - не такой уж он шустрый, чтобы потерять его! Даже в замок сэра Ли заглянула, даже в тюрьму - хотя там ведьма сидит страшная, я как краем глаза её увидала, так меня ноги сами и унесли. Наконец кто-то сказал мне, что жид ушёл в деревню, но боязно было идти в одиночку через лес да через болото.
Я пришла в кабак, чтобы попросить кого-нибудь из подмастерьев, кто болота хорошо знал, меня проводить. А там сэр Бранд как раз обедал и сказал, что как закончит со своим супом, так сам меня проводит. Тут мне опять неловко стало - чтобы целый рыцарь, да брал на себя труд меня до деревни провожать! В лесу, конечно, разбойники, но им губить меня незачем, я им живой больше пригожусь. А пока я сэра Бранда дожидалась, то решила записку развернуть да полюбопытствовать, что жидовка супругу пишет, - интерес ведь не грех, ежели я чужих секретов никому не рассказываю. И как разобрала пару слов: "похитили меня" - так и поняла, что дело серьёзное, отлагательств не терпит. Сказала, что очень мне надо спешить в деревню и дождаться сэра Бранда я не могу. Но тут один из подмастерьев до дома жида сбегал и сказал, что тот уже из деревни вернулся.
Я из-за калитки кликнула Джозефа, а тот отвечал, что горе у него - жену у него украли. Уже хватился, значит, - может, в деревню и ходил искать. Я сказала, что у меня как раз от его жены записка, и что видела я её в добром здравии и записку получила из рук в руки, от неё лично. Не то чтобы приободрился от этого жид, - да и кто не стал бы беспокоиться, когда жену похищают? Ежели кто-то хотел таким образом у жида выкуп получить, то было это бесчестно и подло. А вот мне награду за хлопоты с запиской с него взять не зазорно. Когда говорили, что-де в Ноттингеме даже у жида денег нет, мне не особенно верилось: всем известно, что ростовщик на большой кубышке сидит, а про бедность свою говорит только от жадности.
Так я и рассудила, что коли у жида деньги есть, а у меня долги одни, то горе горем, а пусть поделится. Сказала ему, что мне за доставку записки хоть бы и маленькая монетка полагается. Жид покряхтел, что денег у него нет, полез куда-то, достал большой и тощий кошель, долго в нём копался и протянул мне колечко - простое, чёрное, гладко отполированное. Тут мне снова неловко сделалось - но не отказываться же! Если у жида денег не находится даже тогда, когда у него жену украли, то уж верно - нет у него денег: жид ты или не жид, а на выкуп бы не пожалел. Очень мне стало жаль жида, попыталась я его утешить, что жена его в порядке, и пожелала, чтобы её поскорей к нему от злоумышленников вернули. Так и ушла с колечком.
Сперва я думала колечко продать, - но кто бы стал покупать такое? У простых женщин денег на побрякушки не было, а знатным и предлагать стыдно, а ежели за так леди Эшли его подарить, то можно себе вообразить, как далеко она подарочек закинет, - ещё подумает, что украла. А мне это колечко как раз впору, и никогда прежде у меня не было украшений. Буду сама носить, раз выпросила, а что оно жидовское - то мне не страшно. А в уплату долга жемчужины отдам.
Одолжила я нитку, чтобы нанизать жемчужины, и пошла искать секретаря. Нашёлся он как раз в замке сэра Ли, разбирающим бумаги со всем семейством. Леди Эшли, конечно, заругалась, что я эдак без спросу с чёрного хода зашла и в гостиную вошла без приглашения, но секретаря потом поди найди, а должницей ходить - последнее дело. Многие роптали на налоги, но что поделаешь, если королю наши деньги были нужны, чтобы нас же и защищать? Я жемчужины секретарю протянула, он сверился со своими заметками и постановил, что коли жемчуг не морской, а речной, и не целая низка, а всего пара, то стоить они будут шиллинг. Целый шиллинг! Спасибо жидовке, и секретарю спасибо - явно завысил он цену. Осталось ещё пол-шиллинга отыскать.
Когда я в город вернулась, сэр Бранд спросил, уплатила ли я налог, и сколько осталось долгу. А как услышал про пол-шиллинга, так протянул мне большую монету и велел в кабаке разменять, долг уплатить, а остаток ему вернуть. Кто ж от такого откажется? Вот только в кабаке размена не оказалось, а сэра Бранда уже и след простыл, и с целой монетой я и пошла снова к секретарю. Он от сэра Ли ещё не уходил, и я уж на сей раз постучалась как положено, а секретарь вышел ко мне во двор, чтобы я леди Эшли глаза не мозолила. Я грешным делом подумала, не отдать ли всю монету за долги сэра Ли, но едва я спросила, сколько сэр Ли должен, так сам сэр Бранд подошёл. А секретарь даже сумму называть не стал - видать, такая она большая, что я и числа такого не знаю. Что же теперь будет, если сэр Ли расплатиться не сможет, - а ну как отнимут земли?..
Секретарь монету забрал, выдал мне размен - у него в ларце страсть как много денег, старых и новых, и заморских, и даже один самоцвет гранёный. Очень это мудрёная работа - деньги считать, я бы нипочём не справилась. Остаток я сэру Бранду в ладонь высыпала, а он потрепал меня по щеке и сказал, что отработаю. И от этих слов я даже тревожиться не стала, хотя скажи мне кто другой, что мне предстоит пол-шиллинга отрабатывать... - Потому как с добрым человеком дело иметь - только в радость.
А деревенские шумели на площади - им казалось, что их долг чрезмерно вырос, и осмелились перед самим шерифом правоту его секретаря под сомнение ставить. Но как Уилл на своей мандалютне на площади заиграл, сэр Ли меч выхватил и прогнал его прочь. Говорили, что инструмент его уже в болоте топить пытались, ан Уилл всё равно его выловил. Я предположила, что с тех пор в этой мандалютне лягушки развелись и выпрыгивали из неё, оттого так часто дети стали в городе ловить лягушек.
Позвали в ратушу смотреть суд над бесноватой - решили судить, дура она или ведьма. Страшно было, но интересно. Интересно, но страшно! Привели её, усадили, а она улыбается так жутко, словно в самую душу заглядывает - так я и спряталась от неё за чьей-то спиной, чтоб не глядела. Тут меня из толпы отозвал сэр де Клер-младший и сказал, что просто поговорить со мной хочет по-человечески. Поговорить я могу - мне не раз душу изливали, и за деньги даже, и за так. А он вместо того, чтобы своими горестями со мной делиться, стал у меня спрашивать, нравится ли мне моя жизнь и не хотелось ли мне хоть раз свою судьбу изменить, пожить по-другому. Вот так шутка! Неужто я на несчастную похожа? Отвечала, что всё у меня хорошо, есть кров и стол, и другой жизни мне не надо. Что Господь каждому его путь назначил, и ежели мой путь таков, то так тому и быть. А сама подумала, что хочешь чью-то жизнь изменить - так женись, а не можешь жениться - так не спрашивай. Но де Клер мне денег протянул - две крупные монеты, а заходить вновь отказался, сославшись на то, что женат. Вроде как милостыня - а вроде и обижаться не на что, потому как это он от чистого сердца. Норманн с чистым сердцем, подумать только!..
Тем временем суд начался - на него и епископ приехал, и рыцари собрались, которым не страшно было напротив ведьмы сидеть. А мастер Катберт сам не свой сделался - стал говорить, что он в эту женщину влюблён и жениться собрался, хотя только в тюрьме её и видел. Она к нему руку тянет, и он к ней рвётся - брат-пивовар насилу его удерживал и образумить никак не мог. Околдовала его ведьма, как есть приворожила - ежели змей, которых она в тюрьме призывала, ещё можно было на его пьяный бред списать, то все видели, как он прежде её боялся, и все видели, как он ныне по ней убивался и умолял ей жизнь сохранить. Это ли не доказательство её связи с нечистым?
Сэр Бранд высказался разумнее всех: ведьма она или дура - не так важно, так как она всё одно еретичка: когда спрашивала у неё некая женщина, в тюрьме её посещавшая, верит ли она, что вера христианская - единственно истинная и нет других богов, кроме Господа, то узница эта отвечала отрицательно. Спросили у неё и теперь, признаёт ли она церковь христианскую, и она головой покачала. И поняв, видимо, что бесовская её суть разоблачена и надеяться больше не на что, принялась она проклинать и страшно поносить епископа, а тот приблизился к ней и стал молитву читать, изгоняющую бесов. Она так и упала, как подкошенная, а мастер Катберт кричал, чтобы не мучили её. Пивовар Уилл хотел его увести и в тюремной камере запереть, но тот вырвался и назад побежал, так что Уилл его попросту оглушил.
Все мы крестились и отходили подальше, потому что ведьма вырывалась с такой нечеловеческой силой, что все рыцари разом держали её и с трудом могли удержать. И вопила она, и плевалась, епископ же так спокойно и ясно молитву читал, а мне очень страшно было, что бес выскочит и в кого-нибудь другого вселится, - дрожала как лист. Но вот затихло всё, и сказали, что ведьма умерла. Я порадовалась только, что теперь, как её не стало, злое её колдовство рассеется и мастеру Катберту легче станет. Может, он и вовсе ни о чём не вспомнит. А мёртвую ведьму я смотреть не пошла, и правильно сделала, потому как мертва она была уже давным-давно - то бес в труп вселился и из земли его поднял навроде упыря. Значит, прав оказался Томми на счёт бродящих по городу мертвецов, а ему не верили! Епископ велел похоронить женщину на освящённой земле, чтобы больше ни один бес не осквернил её тела. Вот такое чудо явил Господь в нашем Ноттингеме, а епископ проявил огромную силу своей веры. И все как один славили Господа и епископа.
Когда все разошлись, я тихонько подозвала секретаря Невилла и часть выручки своей вместе с теми монетами, которые мне де Клер-младший дал, протянула ему и сказала записать в счёт долга сэра Ли. Только ему попросила не говорить - иначе рассердится. Рыцари деньги различают, потому и ходят часто бедняками, - а мне всё одно: от друга деньги али от врага, за честный труд али за незаконный, жидовские али христианские, - как только они в твои руки попадают, так и становятся твоими. Для долгов сэра Ли то, наверное, капля в море, - но капли и камень точат.
А мастера Катберта я некоторое время спустя видела живым и здоровым, в естественном для него состоянии - то есть вусмерть пьяным. И говорил его брат, что он уже вторую неделю не просыхает. Стало быть, не забыл он ничего - а когда под чарами ходишь, немудрено потом перепугаться и страх свой в вине топить.
Сэр Бранд, казалось, вовсе оставил затею сэра де Клера убить. Говорил, что нужно сперва короля Ричарда дождаться. Я спрашивала, неужто король сразу всех рассудит и всех норманнов прогонит? А сэр Бранд отвечал, что король Ричард сам норманн. А мне так рассказывали, что только мать его, Алиенора, была норманнкой и замужем за тамошним королём, а затем он развёлся с ней за то, что она ему рожала только дочерей, и та вышла за нашего короля и родила ему сыновей, да ещё целую Аквитанию взяла с собой в приданое. Но, может, и запомнила я рассказ неправильно - немудрено напутать, когда слушаешь историю на одном ложе, а пересказываешь её на другом! Но сомнительно мне было, чтобы король - да в нашу глушь заехал, не может такого быть!
А как-то в кабаке сэру де Клеру-старшему случилось разговориться с сестрой Мартой о том, для чего та приставлена к леди Эшли. Спрашивал, хорошо ли её подопечная себя ведёт и каким наукам обучается, и всё это в присутствии самой леди Эшли и сэра Ли. Когда сэр де Клер допустил пассаж (так это, кажется, по-норманнски называется), что-де леди Эшли что ест, то и считает, а что считает, то и ест, - тут уж сэр Ли не выдержал и вызвал его на поединок. А де Клер сказал, что ответит на вызов, когда король вернётся. Сэр Бранд потом говорил, что это всё равно что сказать "после дождичка в четверг". Тут я совсем перестала понимать, ждал он короля или нет. Ведь король непременно вернётся - а значит, тогда и сэр Ли с де Клером подерутся.
Когда в очередной раз жители Роттенмура пришли в Ноттингем, шериф и сэр Гисборн старосту Дункана арестовали - и не за проступок какой, а просто в заложники взяли и объявили, что ежели в течение часа главарь разбойников не придёт один сдаваться, то старосту они повесят. Дочь старосты, Дженни-пряха, и другие деревенские кричали на сэра Гисборна, что он подлец и мерзавец, а я волновалась очень за старика Дункана, что он от расстройства заболеет и умрёт, хоть и держали его в ратуше, а не в холодной сырой тюрьме. Разбойников ловить - дело, конечно, важное, вот только с чего шериф и сэр Гисборн так были уверены, что главарь в их руки явится? Будь я сама разбойником (упаси Господь!), я бы, во-первых, не стала собой жертвовать ради какого-то деревенского, потому как без главаря всю шайку легко будет переловить, а во-вторых, не поверила бы своим врагам и подумала, что они и меня, сиречь главаря, повесят, и старосту повесят заодно. Но сэр Гисборн говорил, что если они верно угадали, кто главарь, то он придёт. Видать, был разбойник старосте Дункану каким-либо родственником. Но разве же душегубы родную кровь ценят?
Время шло, и рыцари обсуждали, что со старостой делать, если разбойник так и не придёт, - вешать его или нет? Сэр Бранд говорил, что не вешать, поскольку невинно казнённый станет в глазах людей мучеником и на место трёх разбойников мы получим тридцать три. Сэр де Клер-младший говорил, что вешать, потому как обещания надо сдерживать, а пустые угрозы покажут, что шериф слаб, и потому как деревенские после такого много раз подумают, покрывать разбойников или нет. А покрывали ведь наверняка, оттого и поймать волков двуногих не выходило никак, - а староста, как ни крути, за всю деревню был в ответе. И оба рыцаря были правы, что только доказывало, что вся идея была дурной. А если посудить по-человечески, то старого Дункана никак нельзя было вешать - стариков и детей только безбожные негодяи жизни лишают, а не те, кто их ловить королём назначен.
Все ждали появления разбойника в огромном волнении, и сэр Гисборн - пуще всех: места себе не находил, так и метался вдоль да поперёк площади. Я сказала ему, что он всё в делах и давно не захаживал, спросила, не хочет ли он развеяться, - он ответил, что сейчас не время. И у прочих, в особенности у деревенских, были такие лица, словно кто-то уже умер. Но отчего же старика Дункана хоронить прежде времени? Вот и Эдвин Ли мне сказал, что, дескать, не сейчас. Так все говорят - не сейчас, а потом, глядишь, поздно будет... А точильщик меня пощупал только - на будущее, так как на большее денег у него не было.
А сестра монашки Марты, Лора, спросила, действует ли ещё закон, согласно которому невинная девушка может за приговорённого замуж выйти, и тогда его не повесят. Все удивились, где же она в Ноттингеме найдёт невинную девушку, а та ответила, что это она сама. Ну и ну! Она ведь на год меня старше, ещё немного - и состарится, как и я. Костоправ же Эд напился на неведомо какие деньги и порывался куда-то идти буянить, а прочие деревенские ловили его под руки и уводили подальше в кусты, чтобы не натворил чего.
А пока я в толпе вокруг ратуши толклась, то услышала, что дети сэра Ли шепчутся о том, что их отец в Тауэре. В тюрьме в Лондоне. За долги в такую тюрьму не сажают. Неужели и в этом виноваты разбойники?
Люди после того, как схватили старосту Дункана, ещё не успели разойтись, как вдруг сэр Бранд заявил, что ему нужна толпа, и направился к площади. В качестве толпы за ним последовали мы с оруженосцем Эрлом и ещё кто-то из зевак. Там сэр Бранд остановился перед сэром де Клером и заявил, что тот не мужчина и не рыцарь, потому что де Клер отложил поединок с сэром Ли, а значит, струсил. Де Клер сразу выхватил меч, но сэр Гисборн встал между ними и уговорил сражаться через час. Они согласились и разошлись.
Сэр Бранд повёл меня, конечно, в кабак. Спросил, буду ли я о нём плакать, если де Клер его убьёт. Я отозвалась, что, наверное, буду. Эрл заметил, что не очень-то много любви в этих словах, но я сказала, что любви и не обещала - но всегда грустно, когда доброго человека убивают. Сэр Бранд не ожидал, как он сам признался, что де Клер примет его вызов, - думал, что тот придумает отговорку. Но, видать, всё же де Клер был рыцарем, а не тем, что там про него ни говорили. Памятуя о мече сэра Бранда, бой был не на равном оружии, но сэр Бранд говорил, что у де Клера есть время найти себе щит, или он предложит де Клерам драться с ним вдвоём. Но коли де Клер был настоящим рыцарем, так наверняка выйдет один и погибнет, и это тоже было грустно - и не очень-то честно: уж сэру Бранду найти себе равный меч было бы проще. Но обычные мечи были ему не по руке.
Когда час прошёл, сэр Бранд уже не стал созывать толпу - они с де Клером просто сошлись на площади без лишних глаз и стали биться, и долго де Клер не простоял на ногах. Кажется, только я да Эрл и видели, как де Клер упал, страшно израненный, и сэр Бранд своим кинжалом перерезал ему горло, - прочие подоспели, когда всё было уже кончено и де Клер истёк кровью. Его окружили родственники, также появился шериф и стал спрашивать, что произошло. Де Клер-младший говорил, что это сэр Бранд вызвал его брата, а сэр Бранд - что его вызвал де Клер и тому были свидетели. Пришлось мне выйти вперёд и рассказать всё, как было: как сэр Бранд оскорбил сэра де Клера, как тот схватился за меч, а сэр Гисборн велел им отложить поединок, и как в оговорённое время они вновь встретились. Шериф позвал отца Мартина, а сэр Бранд - позвал нас с Эрлом в кабак выпить за победу.
Он сказал, что пьёт за Ричарда, и я тоже выпила за Ричарда: и за нашего короля, и за погибшего Ричарда де Клера, чтобы простил ему Господь все грехи, и за сэра Ричарда Ли, чтобы поскорее возвращался он из Тауэра. Сэр Бранд говорил, что-де раздавил гадину и что де Клер своими подлыми кознями больше людей погубил, чем он, сэр Бранд, своим мечом, - но о мёртвых если говорить, то только хорошее. Теперь сэр Бранд говорил, что ему нужно убить и де Клера-младшего, не то Робера, не то Роланда, чтобы своё имение Блэкмур забрать обратно. И спрашивал ещё, не родился ли у де Клера уже сын. Но не будет же он убивать и ребёнка! Также сэр Бранд опасался, что де Клер, поклявшийся в свою очередь его убить, ему мстить будет - наймёт душегубов, за городской стеной подстерегающих, или отравит ядом. А я возражала, что яд - женское оружие, а де Клер - рыцарь и к таким методам прибегать не станет. Но сэр Бранд всё равно требовал, чтобы Эрл от него не отходил и всё время прикрывал его спину от удара.
Очень мне не хотелось, чтобы сэр Бранд и де Клер-младший, оба славные рыцари, убивали друг друга - может, старший де Клер и впрямь был злодеем, но брат его уж точно был на него не похож. И, в отличие от сэра Бранда с его большим мечом, у Робера (или Роланда?) де Клера совсем не было шансов выжить, как не было их у Ричарда де Клера с его маленьким норманнским мечом. А хотелось - пойти к де Клеру и сказать: не вызывайте Бранда Блэка на поединок, а то он вас убьёт, и жена ваша будет плакать, да и мне грустно станет! Но что он мне ответит? Разве что денег снова даст, чудак человек. И не стала ничего говорить, а только надеялась, что всё само образуется.
Вскоре вернулся из Лондона сэр Ричард Ли. Его дети побежали к нему навстречу, и я вышла его встречать и была очень рада его возвращению. Сэр Бранд подошёл к нему, чтобы извиниться за то, что убил де Клера прежде него, но добавил, что если сэр Ли был заключён в Тауэр из-за наветов де Клера, то и выпустили его потому, что де Клера не стало. Однако сэр Ли возразил, что не из-за слов де Клера его осудили, а оттого, что у короля было плохое настроение. Подробностей он не сообщал, и мы оставили его наедине с домочадцами.
Но другие жители города и деревни, прослышав о том, что приехал домой хозяин замка, собрались поприветствовать сэра Ли. Я стояла у дерева на краю площади, а передо мной стоял сэр Гисборн, когда незнакомый мне человек в крестьянском платье из дерюги, опоясанном верёвкой, и в капюшоне, закрывающем лицо, прошёл мимо меня почти вплотную - и тут же сэр Гисборн упал к моим ногам. Я даже не сразу сообразила, что стряслось, ведь сэр Гисборн отродясь в обмороки не падал, - пока не заметила пятно крови, расплывающееся под его боком в чёрном камзоле. Я отступила, чрезвычайно напуганная, а рыцарь-госпитальер сэр Кристиан склонился над раненым.
Разбойника, напавшего на сэра Гисборна, успели схватить другие рыцари и стражники. При этом какая-то девушка из деревенских - я не смогла разглядеть - бросилась на них с ножом и порезала руки сэру Бранду, который, видимо, закрылся ими, не желая её ударить; руки ему перевязали. Капюшон с разбойника упал, и я припомнила Вулфа, который в кабак с собакой приходил - видать, это он и был. И ведь не ночью в лесу зубы показал, а в самом сердце города, да среди бела дня - вот какая наглость! И не лицом к лицу, а со спины тихонько ножом ударил, - вот какая подлость. Страшно сделалось, а ну как ещё разбойники вот так запросто среди горожан расхаживают и ножички держат в рукаве. Ведь душегуб этот мог и меня так же, как сэра Гисборна, порезать, если бы я заметила чего, - он совсем близко ко мне подошёл. Жутко думать об этом, - скорей бы повесили разбойника, пока он опять не сбежал!
Зато староста Дункан, живой и невредимый, отправился в кабак угощать всех в честь того, что его из плена отпустили. Вот славный, щедрый старик, - разве мог он быть пособником разбойников? Кабы разбойники были ему роднёй или друзьями, он бы осерчал теперь, когда одного из них схватили, а не радовался и не праздновал. Он запросто сел в кабаке на скамейку у очага, где сарацинка рассказывала шуту сказки, и спросил, не видели ли мы чёрного рыцаря, закрывающего своё лицо. Я немало удивилась, ведь только сарацины прячут лица. Но, может статься, у этого рыцаря лицо было обезображено шрамами - или же, напротив, он был так красив, что дал обет скрывать своё лицо из скромности, подобно святому Христофору, который попросил Господа превратить его лицо в собачью морду. А Дункан возразил, что святой Христофор уже родился с собачьей головой, потому как происходил из особого племени псоглавцев, живущего на краю земли. Каких только чудес не бывает на свете! Дункан сказал, что даже великаны ещё водятся - далеко-далеко на севере, где высокие горы покрыты льдом и снегом. Но рыцаря в чёрном - нет, мы не видали...
Лора хотела поесть супа, но ей не хватало одной мелкой монетки - и я ей монетку из своего конверта отдала. Налоги такой мелочью всё равно не заплатишь, а так она мне на что? Лора удивилась, что не такая уж я и плохая. Но что же, кто грешник - тот и злой? Бывают и праведники суровы, а добросердечные грешат.
Вот поставили на площади виселицу и собрались вешать разбойника. И я посмотреть пришла - страшно это, но интересно. Страшно, потому что не люблю на покойников смотреть, и жалко их делается, и боязно, что сглазят перед смертью. А интересно, потому что может душегуб напоследок раскаяться в содеянном, облегчить душу. Но Вулф связанный, и впрямь как волк заросший, в чаще леса живьём пойманный, ни в чём не каялся, а сказал только, что шериф и прочие люди короля - ещё больше разбойники, чем он сам. Как будто они налог собирали силой и в собственную казну его складывали! Все свои богатства небольшие и шериф, и сэр Гисборн обрели на Святой земле своим мечом и своей кровью, а теперь проливали кровь, защищая людей от разбойников. Ежели их не станет, исчезнет порядок и наступит беззаконие, и двуногие волки будут по улицам рыскать и забирать товары и деньги просто так, разорять и ранить.
Тут заговорил сэр Гисборн, перечисляя обвинения, и не успели на разбойника накинуть петлю, как деревенский Уилл, который всё играл на мандалютне, кинулся вперёд и сэра Гисборна мечом пронзил. Тут же самого Уилла окружили рыцари и стражники и зарубили мечами. И что за муха укусила дурака? Славного рыцаря загубил, и сам пропал ни за что. Вдруг вышел из толпы рыцарь в чёрном, с лицом, закрытым на сарацинский манер чёрным платком, с чёрным щитом и мечом, и заговорил, но издали его слышно не было. А когда он скинул платок, а затем сорвал чёрный кожух со щита с тремя золотыми львами, все стали опускаться перед ним на колени, потому как узнали в нём нашего короля Ричарда. Высокий, красивый - всё как и подобает королю. Вот ведь довелось, из нашего захолустья ни разу не уезжая, в своей жизни на самом деле увидать самого короля! Будет о чём рассказывать, да расскажешь - не поверят.
Почему-то разбойника не стали вешать, а развязали его и отпустили, и он пошёл следом за королём. Может, король его сам решил судить, - да кто же королевским судом судит не благородного, а душегуба безродного из леса? Сперва король ушёл в дом шерифа, и все столпились вокруг - и рыцари, что хотели говорить с королём, и простолюдины, что надеялись просто его краем глаза увидеть, краем уха услышать. А король никого прогонять не стал, а напротив - велел всем собраться в ратуше, чтобы каждый мог и посмотреть, и послушать, и просьбу сокровенную высказать. Я тоже в ратушу пришла - говорят, и кошка может смотреть на короля. Стою за колонной и разбойника Вулфа боюсь, который на свободе стоит подле короля будто рыцарь и говорит с ним наравне, головы не склоняя. Не иначе как король его вместо медведя для потехи держит, по своей величайшей храбрости, - а мне боязно, что разбойник бросится.
Первым к королю подошёл сэр Бранд и поведал о том, как его земли из-за клеветы выморочными объявили и де Клеру в собственность передали. И сказал король, что подумает. Затем поговорил король о чём-то негромко с сэром Ли и велел привести Клема, шута погибшего сэра Гисборна. Стражники шута приволокли силой: тот сопротивлялся, думая, видимо, что его будут судить. Но ему указали на короля, и он где стоял, там и пал на колени. Король подозвал его поближе и, стоя над ним, говорил с ним тоже так тихо, что мне ничего не было слышно, но, видать, Клем был не простым шутом, а каким-нибудь бастардом, и король предлагал посвятить его в рыцари. Но Клем поднялся с колен и что-то дерзко отвечал королю - отказывался, должно быть. Сэр Бранд, стоя в толпе, собрался было отправить Эрла тоже попроситься в рыцари, но Эрл заявил, что вызовет короля на поединок, и сэр Бранд передумал его отпускать. Подошла к сэру Бранду сестра Марта и сказала, что пока был жив сэр де Клер, он в монастырь отправлял такие-то подарки. Спросила, возобновятся ли пожертвования, когда сэр Бранд вступит во владения землями Блэкмур, а тот говорил:
- Перед тобой - наш король, на которого все мы должны равняться. Потому я отвечу так же, как он: я подумаю!
И странные люди вдруг вошли в ратушу, и толпа перед ними расступалась: все в одинаковых зелёных плащах с капюшонами, в цвет листвы, все с луками в руках. Разбойники? Но присмотрелась - а лица под капюшонами знакомые: и Хромой Эд, и Саймон-кузнец, и Дик-лесник, и Кай с мельницы... Не то честные люди подались грабить на большой дороге, не то люди с большой дороги честными людьми решили стать. Вроде и страшно, а вроде и бояться нечего, когда все свои, и ведут себя перед королём почтительно. Так я и успокоила себя, что раз король им позволил среди людей находиться, то, значит, миловал, и для людей они более не опасны.
Народ осмелел, видя, что король милостив. Лора мастера Катберта за руку схватила да бухнулась вместе с ним в ноги королю, прося благословить их брак, потому как она пять лет не могла себе мужика найти, и вот нашла. Все посмеялись, а тут и рыбачка подоспела - преподнесла Его Величеству копчёного угря, королевскую рыбу. Дождалась чудная рыба своего славного часа! А когда король уже поднялся, чтобы из ратуши выходить, даже Томми набрался храбрости, пал перед ним ниц и стал слёзно просить освободить его от должности могильщика, помощника тюремщика, да ученика палача, потому как боится он всего. Секретарь и все прочие подтвердили, что парень к этой службе совсем не годен, и король дал добро ему наняться в подмастерья к пивовару, если тот его возьмёт, или ещё куда. А как из ратуши толпа потянулась, сэр Бранд приобнял меня и сказал:
- Поехали в Чёрное болото!
- А как там, красиво?
- Да не очень...
- А тепло?
- Не слишком...
- Сыро, зато грязно? Годится.
Сэр Бранд сказал, что у него в Блэкмуре я буду заниматься тем же, что и теперь, только в лучших условиях и за лучшую плату. Это куда заманчивей звучало, чем быть служанкой: с сэром Брандом и гарнизоном его замка скучать не придётся, а заработок можно будет на ярмарке тратить, и на налоги ещё останется. Монашке Марте сэр Бранд обещал в первый год отправить вдвойне даров, а дальше посмотреть, как пойдёт. А Томми он предложил быть у него в Блэкмуре мудрецом - это он, может, шута имел в виду, только если ему нравились шутки про ходячих покойников. И пивовара позвал в Блэкмур перебираться - но тот ещё свадьбу хотел сыграть с трактирщицей и обещал подумать после. Неужто всё лучшее из Ноттингема в Блэкмур переманится?
Король в замок сэра Ли направился, а я с Эдвином попрощалась, сказала, что перебираюсь на Чёрное болото, - теперь, когда король на сэра Ли больше не гневается, они и без меня справятся. А ежели не справятся, так я помогу, - не для того ведь деньги нужны, чтоб на старость закапывать.
А больше в пост не влезло
Спасибо Луару, который привёз палатку на нас с Мартой! Палатка очень удобная, сам теперь такую хочу. В первую ночь я уполз спать в полночь, как закрылся кабак, где девице лёгкого поведения уместней всего обретаться. Тут у меня и заболел зуб. Таблетка есть, но нет воды - стал считать про себя мышей вместо овец и, зайдя за полсотни, вырубился. Поутру поменялся спальниками с замёрзшей Мартой и заснул на шестидесяти с лишним мышах. Спасибо кабаку за очень вкусные оладушки - и щедрым рыцарям: за свой счёт Ортенсия не столовалась вообще
Ачивка - впервые сыграть шлюху - взята, хочу ещё, чтоб по-разному. На модель секса с питьём из рук в условиях острого дефицита питьевой воды забили сначала методом массажа, потом маркером "было? - было". Вообще не очень удобно с моделью, при которой у того, кто сверху, рот занят Но роль, конечно, в первую очередь про социалку - и жаль, что кроме леди Эш на эту "поденщицу" никто не фыркал, и арестовывать не пытались. Заплатила налоги - спала спокойно!
Вместо предыстории персонажа
Нэнси происходит из семьи не бедной, выучилась немного счёту и немного грамоте, бывая в воскресной школе. Как умер отец, который за любой косой взгляд в её сторону мог выписать люлей, с кем-то она согрешила - вполне полюбовно, но жениться этот полюбовник не собирался вовсе. Матушка, как прознала, заявила, что немедленно выдаст дочурку за хмыря-соседа, который за приданое закроет глаза на что угодно. Хмырь был настолько хмырь, что Нэн хлопнула дверью и ушла зарабатывать как умела. Но поскольку заработок такой - дело подсудное и, возможно, она даже попадалась раз-другой, её приписали работницей в замок сэра Ли, которому она за то очень благодарна. Может, её отец ещё отцу сэра Ричарда псарем служил, а мать до сих пор где-то чем-то торгует. С тех пор она иногда приходит чистить у сэра Ли котлы и получает за то жалование - тоже иногда, поскольку у сэра Ли мыши от голода дохнут. А на жизнь зарабатывает всё тем же, под псевдонимом Ортенсия, до нынешних 17-18 годов.
У малограмотной девки дневник мог быть едва ли, но всё же представим, что выглядеть эти записки могли примерно так. Мне сложно с восприятием времени на играх, где за день может пройти год, но я постарался.
Отчёт отперсонажный (ворнинг - гет, низкий рейтинг)Собрав всех на площади, на Михайлов день назначили турнир по случаю большой радости - возвращения короля Ричарда с победой из Палестины. Многие славные рыцари, йомены и другие паломники уже прибывали вперёд короля и проходили через здешний кабак "Дорога к Иерусалиму", и людям хотелось поглядеть на их мастерство.
Вот уж недели две, как мастер тюремщик Катберт ушёл в запой, палача зарезали двуногие волки, а могильщик сам преставился, и тюремщика подручный, палача ученик и могильщика племянник - всё в одном лице Томми - остался за них троих. Тюремщика он прилежно искал повсюду, спрашивал у всякого встречного, а ключи от тюрьмы носил в мешочке на поясе и берёг пуще глаза. Только он боялся всего - и крови, и покойников, - и со страху ему мерещилось, что мертвецы по ночам к нему приходят и в окно скребутся. Я уж ему намекнула, что если спать одному, то и не такое привидится, а он сказал, что его рыбачка взяла к себе жить. Ай да рыбачка, поймала мелкую рыбку!
Когда я в дверях кабака грелась, приехал прямиком со Святой земли славный рыцарь сэр Бранд Блэк с молодым оруженосцем. Рыцарь сел за стол, угостил меня вином, а его оруженосец Эрл, которого он чаще называл ленивым ирландским подсвинком или славным набожным поросёночком, пил только воду и ел только хлеб, потому как дал постный обет на пять лет. Эрл собирался стать рыцарем, а затем - святым покровителем рыцарства. Для того, наверное, ему нужно было победить дракона, как святому Георгию. А у сэра Бранда был большой меч - с меня ростом, с двойной рукоятью, и сэр Бранд говорил, что этот меч зачарованный.
Я сэра Бранда спросила про сарацинских женщин - какие они, красивые? Тот отвечал, что у них усы растут. Но сарацинка, которую наш новый шериф привёз со Святой земли, была вполне хороша собой и без усов. Может, у неё усы при крещении отвалились? А может, ещё не выросли, потому что молодая - у Эрла тоже, вон, усы не росли. Тяжко, должно быть, на Святой земле без славных английских женщин! Сэр Бранд обещал захаживать, потому как оставался у нас насовсем.
А сэр Бранд спросил меня, знаю ли я такого человека, как де Клер. И рассказал, что этот де Клер соврал, будто видел, как его, сэра Бранда то бишь, сарацины зарубили. И за эту ложь досталась ему, де Клеру, земля, сэру Бранду по праву принадлежавшая - Блэкмур, Чёрное болото. А землёй самого де Клера владел его младший брат. А в каких случаях землю наследует младший брат поперёк старшего? Ежели старший - незаконнорожденный, или безумный, или женщина. Или же, как я предположила, - незаконнорожденная безумная женщина. Как же теперь справедливости добиться? Сэр Бранд говорил, что это дело уже решённое, потому как де Клер - норманн, и шериф наш - норманн. Но я за шерифа вступилась - он хоть и норманн, а дело своё знает и не пьёт.
Истинные рыцари - они всегда все вопросы решают поединком. Вот и сэр Бранд нацелился сэра де Клера однажды убить и рассуждал, стоит ли идти на турнир, ведь мудрые воины не показывают врагу всех своих умений. Но всё же собрался идти, а прежде того решил найти кузнеца и наточить меч. Пока же они с оруженосцем из кабака пошли в храм, как добрые христиане.
Ещё новый человек в нашем маленьком Ноттингеме: не то Джек с топором, не то Джон с топором. Он с топором в кабак зашёл, прямо с топором к столу сел и меня рядом усадил, оладушком угостил. Сказал, что сам не со Святой земли, а с большой дороги, и готов наняться к нам новым палачом, потому как топор кровь любит и без крови портится. Бедолага Томми явно был не рад, что будет теперь у этого типа в учениках - Джек (или Джим?) с топором как протянул к нему свой топор, так тот в обморок и хлопнулся. А Джек (или Джордж?) над ним стоит, посмеивается и говорит, что будет Томми плаху от крови отмывать. Так и ушёл, сговорившись, что остановится в комнате при кабаке, и пообещал, как и сэр Бранд, к себе приглашать. А мы с трактирщицами уже Томми подняли и водой отпаивали.
Перед турниром пришли люди из деревни Роттенмур и устроили на площади ярмарку. Торговали шерстью и малиновой настойкой, мукой и рыбой, бродячий точильщик точил ножи, а Уилл бренчал на своём инструменте, что зовётся мандалютней.
Сперва был турнир для благородных рыцарей, для оруженосцев и для йоменов, и против огромного меча сэра Бранда никто не мог устоять - для чего эдакому мечу быть зачарованным, если ему и так равных нет? И Эрл тоже хорошо дрался и проиграл только на один удар, и готов был драться ещё, да противники закончились. Остались либо пары с неравным оружием, либо пары с неравным происхождением, но никто не рискнул выйти против Джека с его топором, а распорядитель не рискнул предлагать рыцарям сражаться с простолюдинами. Награждение победителя прошло как-то незаметно, зато во всеуслышание было объявлено о новом налоге - на выкуп короля Ричарда из плена некоего германского государя. Я спросила, почему бы не пойти войной и не отбить короля, но мне ответили, что это будет ещё дороже. Это что же за государь такой, который воюет как ростовщик?
Настроение праздничное эта весть несколько подпортила, но тут объявили турнир лучников. Все лучники, кроме Эдвина, сына сэра Ричарда Ли, и Дика-лесника, были деревенские, отчего они говорили, что могли бы и не приходить в город, а между собой посостязаться. Дик-лесник и выиграл турнир, глаз-то у него верный. А леди Эшли бранилась на Уилла, чтобы он стрелкам под руку не бренчал, и принесла свой инструмент, который частенько терзала в своих покоях, наполняя округу печальными и красивыми звуками.
Уилл всё хотел сочинить песню, но все песни у него выходили про похороны, потому что рядом был Томми с рассказами про мертвецов, которые своими костями в кости играют. Томми эти жалостные песни нравились, а мы с Клемом, шутом сэра Гисборна, решили, что Уиллу следует плату брать не за то, чтоб пел, а за то, чтоб молчал, - тогда он быстро разбогател бы. Томми увёл Уилла на кладбище, чтобы тот своим бренчанием попробовал мертвецов упокоить.
У сарацинки тоже был инструмент - выглядел точь-в-точь как кастрюля, а звучал лучше любого другого, стоило только пальцем к нему прикоснуться. Я подумала бы, что это колдовство, но если при крещении колдовское зеркальце у сарацинки треснуло, то и инструмент колдовской не уцелел бы. А у Розмари-Стрекозы, отставшей по болезни от бродячего цирка, бубен был, - так и получился маленький ансамбль, и мы немного поплясали на площади, как поединщики оттуда ушли.
А тут, смотрю, сэр Бранд к шерифу подошёл - видать, и впрямь решил затеять тяжбу с сэром де Клером, а драться уже потом. Оруженосца Эрла он оставил при этом сторожить свой меч и денег ему выдал за хорошую службу. Эрл попросил было шута рассказать шутку, но я ему объяснила, что этот шут бесплатно не шутит. А самой мне очень интересно было, не потратит ли оруженосец немного своего жалования. Сказала ему, что три пенса возьму, а он сделал вид, будто не понимает, о чём я говорю, и попросил рассказать историю о любви. Истории - это я и задаром могу, историй я слышала немало, вот только все, что о любви, заканчиваются плохо. Рассказала, что слышала от одного почтенного рыцаря. Был у этого рыцаря сын, и поехал он с отцом воевать в Святую землю, а там взял да и влюбился в сарацинку. И сказала она ему: хочешь меня любить - будешь за меня воевать. И вот скачет рыцарь на врага и видит среди сарацин своего сына - на сарацинском коне, с кривым сарацинским мечом, в богатых сарацинских одеждах. Так его сарацинка околдовала, опоила своими зельями, что он сам ничего не видит из-под сарацинского платка. Но налетел на отца - и узнал его, и рука на него не поднялась... Так я и не закончила историю - Эрла отозвал хозяин.
В другой раз с сэром Брандом и его оруженосцем Эрлом я встретилась в кабаке за ужином. Пока я была занята своей похлёбкой, сэр Бранд байки рассказывал о Святой земле. Например, о бегемоте - огромном звере, который живёт в болоте, и болото, должно быть, нужно поболе нашего. Я раньше слышала только, что Бегемот - это один из демонов, сохрани Господь мою грешную душу! И о рыцаре, у которого шатёр был из такой крепкой кожи, что даже копьём его пробить было нельзя, но когда сэр Бранд в нём ночевал, то чуть не утоп, потому как дождь, заливаясь в дымоотвод, наполнял этот шатёр как колодец.
Тут зашёл в кабак сэр Ли, захотел познакомиться с сэром Блэком, и очень ему понравилось, что того зовут Брандом, как и его, сэра Ли, незаконнорожденного сына. Сэр Ричард уже прослышал о том, что сэр Бранд хочет с де Клером драться, и сказал, что тот будет за ним в очереди второй. Уж не знаю, что сэру Ричарду этот де Клер сделал, и как они с сэром Брандом его делить собрались - вдоль али поперёк. Но они боялись, что де Клер струсит и вовсе их вызова не примет. Де Клер и впрямь был странный рыцарь - драк не затевал, ко мне не захаживал, будто гордость ему не позволяла. Может, и правду говорят, что чем рыцарь плоше, тем гордости в нём больше.
Дети сэра Ли тоже пришли в кабак, и леди Эшли жаловалась отцу, чтобы я в их зал не заходила. А что поделаешь, если она в том же зале, где и очаг тёплый? Ещё тогда зашёл пьянчуга, наверное - тоже со Святой земли. Меня он сразу признал по жёлтому платью, и совсем было мы сговорились, но до стола он не дошёл - и не потому, что шатался, а потому, что наткнулся на сэра Ли, а сэр Ли хоть и добрый, но большой зануда. Ему не понравилось, как пьянчуга с благородными гостями разговаривает, схватились было за мечи, но в кабаке мечом размахивать - последнее дело, и сэр Ли грубияна просто за дверь вышвырнул. Так и осталась я в тот вечер без заработка. Сказали, что прохожий этот о первое же бревно падает, но сэр Ли ведь не бревно!
И Томми на ночь глядя всё жаловался на своих покойников, и Мари-Стрекоза советовала ему их отваживать специальными латинскими словами. И те слова, которые они у себя в балагане использовали, даже пострашнее латинских молитв оказались. Но Томми запомнил только, что одно слово похоже на сенокос. Но кто же мертвецов сенокосом стращает - а ну как встанут с косами?
А как-то зимой в кабаке появился из темноты- так бесшумно, будто всегда тут был - человек с огромным зверем, не то волком, не то собакой. Я спросила, не волкодав ли, а хозяин ответил, что полуволк - но ручной, потому как от домашней собаки родился. Этот полуволк браконьеров ловит - стало быть, он пёс лесника. Лесничий сказал, что его зовут Вулф, и собака тоже откликается на Вулфа. Не он ли нашего пивовара батюшка, ведь пивоварня называется "пивоварней дядюшки Вулфа"? Да нет, уж больно молод. Но лесничий задерживаться не стал, сказал, что идёт до деревни, но вернётся к рождественскому молебну. Ежели позади деревенских этот пёс побежит - они точно к молебну не опоздают! А потом говорили, что Вулфа этого стражники задержали и спрашивали про какую-то малиновку.
В ту зиму под тяжестью снега крыша городского храма обвалилась, и молебен перенесли в пивоварню как в самое просторное помещение. Оттого пивоварение приостановилось, хоть я и не понимала, как одно другому мешает: наверху можно молебен служить, а в подвалах бочки хранить, - варят же и в монастырях пиво. Но пока мы собрались у дверей и стали ждать благородных, чтобы войти, пивовар Уилл дал нам пробу снять с самого свежего пива. Славное уродилось озимое пиво!
Как все собрались, и я встала у дверей, а отец Мартин прочитал молебен и немного почитал Евангелия от Матфея о том, как волхвы шли за звездой приносить дары Спасителю, и не выдали его царю Ироду, а ушли своей дорогой домой. Я с детства любила эту историю, мне тогда представлялось, что волхвы - это что-то вроде гномов из сказок, маленьких и заросших с головы до пят бородой, и что они выходили тихонько из чёрного хода во двор, чтобы их не заметил царь, и шли дарить подарки другим детям. Напоследок помолились за государя Ричарда, чтобы он поскорее возвращался из плена, а леди Эшли и другие дамы спели хорал - очень красиво было и радостно.
Как-то подмастерья в кабаке научили меня играть в пуговицы - они сшили из лоскутков кожи поле, нарисовали на нём углём равные линии и двигали по ним пуговицы дни напролёт. Правила немудрёные, но я, ещё не освоившись, проиграла. Зашёл сэр Бранд, и ему тоже предложили сыграть на монетку, хотя хозяйка предостерегала играть с рыцарями на деньги - простой человек, если проиграет, так мечом не зарубит. Но сэр Бранд быстро понял, что в этой игре самое главное: занять одну позицию и удерживать её, топчась на одном месте. Интересно, на войне так же? Ведь двигаться армиям тяжело - за ними обозы не поспевают, а когда какой-нибудь барон в своём замке засядет, то никто его оттуда не выбьет. Сэр Бранд выиграл монетку и своему оруженосцу денег дал на поиграть.
У Эрла постный обет всё не заканчивался - того и гляди ветром сдует. Сэр Бранд рассказал, что у парня вся семья в мор вымерла - один он выжил, потому что крепко верил в Господа. А я подумала, а что если Эрл - на самом деле девушка переодетая? Есть же сказки о том, как рыцари девами оказывались. Когда никого родного на свете не остаётся, есть только одна дорога - в монастырь, но не всем же хочется в монашках ходить до старости! Этим и можно было бы объяснить, почему Эрл вина не пьёт и к девкам не ходит, и усы у него не растут. Как бы только подсмотреть?..
Ещё сэр Бранд сообщил печальную весть, что Эдвин, младший Ли, арестован за то, что дурак. Но ежели всех дураков арестовывать, так тюрьмы на пол-Ноттингема не хватит. Сэр Бранд пояснил, что Эд полез своего приятеля от стражников защищать, не зная, что приятель этот разбойником заделался. Эд, конечно, дурак, но добрый, и как будут его судить, так уж наверняка оправдают. Быть такого не может, чтобы сын благородного рыцаря в самом деле водился с разбойником.
Для какой-то надобности было сэру Бранду нужно 89 шиллингов - или того больше, я в счёте не сильна. Может, чтобы землю свою выкупить назад, а может, чтобы в Лондон отправиться за справедливостью, потому как его прошение письмом принц Джон оставил без внимания. После турнира в Михайлов день он считал, сколько турниров надобно выиграть, чтобы такую сумму собрать, - но турниры проводятся редко, а ежели странствовать от города к городу и везде в турнирах участвовать, то недолго и поиздержаться. Теперь он считал, сколько надобно выиграть партий в пуговицы, - но для того нужно вовсе из-за стола не вставать, а у подмастерий столько денег не было. Тогда сэр Бранд предположил продать Эрла жиду, а затем выкупить. Я сказала, что жид его меньше чем за сотню шиллингов не продаст, а пока столько накопишь - несколько лет пройдёт, жид Эрла успеет научить плохому, и не будет нам святого покровителя рыцарства.
И сэр Бранд всё гадал, убивать ему де Клера или нет, что из двух выгодней. И пока он гадал, де Клер ходил живой и невредимый, - это ли не славно? Вот только ходил вечно мимо - как проснулся рано поутру и шёл по улице перед кабаком вместе с младшим братом, сказал, что спалось-де хорошо, жаль только, что не со мной, - будто кто ему пригласить запрещал. И дальше пошёл своей дорогой, да засмотрелся и споткнулся. Чудные они, право, эти норманны, - за погляд денег не берут, но разве ж поглядом сыт будешь?
А пока сэр Бранд оставил Эрла играть в пуговицы и пригласил меня в свой шатёр - потому как к себе в каморку у сэра Ли я никого не водила, иначе он бы сразу меня выгнал. Я с него взяла два оладушка - один до, другой после. Настоящего рыцаря завсегда отличишь - сильного и выносливого, иной худосочный подмастерье сразу бы выдохся, а сэр Бранд ещё говорил, что поломать меня боится. Потом лежали, в потолок глядя, и я его попросила оруженосца ко мне прислать, - а то вдруг война, и обидно тому будет помереть девственником. Сэр Бранд ответил, что Эрл не пропадёт, - и то верно, я сама видела, что сражается Эрл на славу, а ежели будет держаться своего рыцаря, то ни один враг до него и не дотянется. Сэр Бранд посоветовал мне самой Эрла за руку увести, - будто это просто, как телка за ухо!
Когда мы вернулись в кабак, Эрл всё ещё играл в пуговицы и был очень этим занят. Я получила второй оладушек, но вскоре почувствовала, что мне стало зябко - я забыла в шатре свой плащ. Сэр Бранд тут же заявил, что Эрл всё равно проигрывает, и велел ему проводить меня до шатра. Торопил его, чтобы я не замёрзла, а тот отвечал, что ему нет до того никакого дела - тоже мне, вежливость! Но сэр Бранд у него партию отобрал, и мы с Эрлом пошли до шатра. Он по пути спросил, почему у меня спина такая красная, - я ответила, что это оттого, что я как раз на плаще спиной лежала, а он шерстяной, кусачий. Эрл, помедлив, в шатёр меня пропустил, но сам заходить не стал, и никак его уговорить было нельзя. Сказал, что ещё не все молитвы на свете выучил, но когда выучит - тогда и поговорим. И даже провожать не стал, а пошёл до кабака другой дорогой. Я и пожаловалась сэру Бранду, что его оруженосец убежал от меня как заяц.
В другой раз, когда я с Томми встретилась, он снова о своих беспокойных покойниках говорил. Я и сказала, что, может, он сам такой холодный, что покойники его за своего принимают, а надо ему больше с живыми людьми водиться. Он посетовал, что я бесплатно не даю, а затем предложил в уплату тюремный хлеб - дескать, со мной всё равно никто не ходит. После кабацких оладушек сухая краюха - не цена, конечно, но Томми уже пятнадцатый год пошёл, и если не станет мужчиной - того и гляди, останется дурачком и будет, как городской блаженный - тоже Том. Так, видимо, мы и сговорились - из сочувствия друг к другу. И тюремный хлеб вкусным оказался - уж не знаю, сам ли Томми его печёт, но сытная была краюха, душистая и рассыпчатая.
Томми меня в тюрьму проводил - потому как сам в тюрьме и жил. Показал камеру, в которой у него узник сидел - только этого узника видно не было, и уже два месяца как он есть не просил. Но Томми так уверенно в темноту в углу камеры показывал, что я решила ему подыграть, а уж что с тем узником на самом деле сделалось - сбежал али помер, - не моя забота. Когда Томми сказал, что у этого узника собака есть, и она всё вокруг тюрьмы ходит, так я и вспомнила лесничего Вулфа, что зимой в кабак заходил. Томми жаловался, что из-за пса покойники не то от тюрьмы до кладбища, не то от кладбища до тюрьмы не добирались.
Показал Томми и дыбу - жуть какую страшную, да ещё и спросил, останемся ли мы в той камере, где дыба стояла, или в другой пустой. Но он, может, и привык, а меня подле дыбы любиться не прельщало. Пустовавшая камера была тесной, холодной и тёмной, как склеп - холодней каморки в замке сэра Ли. В такой жить - и впрямь мертвецы начнут мерещиться. Ну, доводилось мне бывать в местах и похуже - а тут плащ на нарах расстелила, и не тревожил нас никто.
На Благовещение в наш храм с новой крышей приехал служить мессу сам епископ. Читали с отцом Мартином вместе, и епископ читал мудрёно, на латыни. Я в дверях стояла, когда одна леди в хорошем платье и платке упала наземь и закричала, и сделался с ней припадок. Ох как она билась, как это было страшно - не иначе как бес вселился в неё! Я сразу за кем-то из деревенских мужиков спряталась, чтобы её не видеть, - если ведьма в глаза посмотрит, её бес может на тебя перейти. Стражники бесноватую подняли и понесли в тюрьму, а палач Джек, или не Джек, но с топором, велел плаху найти, но Томми сказал, что мастер Катберт плаху пропил. Кто же это мог купить плаху? Не иначе как колдун или ведьма - они для тёмных чар выискивают и верёвки висельников, и прочую такую мерзость. А палач на Томми так ругался да топором размахивал, что тот снова в обморок грохнулся, прямо посреди площади, шерифа переполошил. Отец Мартин дослужил мессу, благословил нас, но всё равно страшно было, что ведьма сбежит или ещё какой вред учинит.
Потом был суд, и в ратушу пустили всех желающих. Шериф разбирал все дела при помощи сэра Гисборна - большого знатока законов. Первым дело Эдвина Ли решали, о котором мне сэр Бранд говорил. Эд рассказал, что когда стражники гнались за его приятелем, то кричали только "Стой, убью", а не произносили ни "Именем короля", ни "Именем закона", к тому же от погони по болотам их одежды так запачкались, что не видно было никаких отличных знаков - и он не понял, что то были стражники; а о том, что приятель его - разбойник, он не знал, поскольку находился с семьёй в замке, когда о том делали объявление. Словам Эда поверили, но велели ему поклясться, что он говорил правду, - так он и сделал. Сэр де Клер удивлялся, почему не были спрошены сами стражники, - видимо, также был знатоком законов. Но я рада была, что с Эдвина сняли все подозрения.
Велели привести Вулфа, но никто его не вёл, так что сэр Гисборн сам побежал до тюрьмы проверить, куда делся узник. Лучше бы он проверял раньше - я вон помнила, что в камере никого не было, а больше туда, видать, никто не заходил. Тогда во всеуслышание объявили, что человек, называющий себя Вулфом, отныне вне закона за браконьерство, убийство королевских людей и разбой. Вот так и не знаешь порой, кто подле тебя в кабаке сидит, - может статься, что и душегуб! И ведь не ахти приметным он был, этот Вулф, - в темноте я ничего, кроме собаки его, толком не разглядела, среди дня белого и не признаю. А думалось, что всех разбойников ещё при прежнем шерифе перевешали, - в каких только логовах отсиживались волки двуногие?.. Томми за то, что у него узник сбежал, хотя ключи всё время при нём были, самого в тюрьму повели, - но он и так в тюрьме живёт, так что разницы для него никакой не было.
Прошений и жалоб у жителей Ноттингема тогда не нашлось, только де Клер-старший спросил дозволения на вывоз шерсти и ушёл с секретарём бумаги составлять. А я в кабак пошла вместе с бродячими мастеровыми, которые от шерифа жалованье получили за починку крыши городского храма - шиллинг на всех - и пошли его пропивать. Как по мне, так могли бы и иным способом потратить, но когда Дик-точильщик велел хозяйке за его счёт всех угощать, это тоже неплохо было. А деревенский костоправ, Хромой Эд, вот что рассказал: что староста Дункан, как расстроился, что турнир проиграл, так и продал свой лук жиду, да за такие баснословные деньги, словно тот лук был из золота. А наутро тот лук вновь у его дверей оказался! Я подумала - а ну как лук зачарованный, как и меч у сэра Бранда, потому и дорогой? Но деревенские от колдовства открестились. И не грабил жида никто - уж он-то поднял бы шум, если бы была покража. Значит, кто-то выкупил, - но у кого такие деньги нашлись? Разве что у рыцаря какого. Вот чудеса!
Пока деревенские после мессы из города не расходились и продавали на площади свои товары, я и инструмент сарацинский послушала, и с шутом Клемом поговорила - вокруг него комарьё так и вилось, так что я назвала его комариным бароном и предложила с комаров налог кровью собирать. Спросила ещё, хорошо ли ему сэр Гисборн платит, пригласила заходить. А Мари-Стрекоза ему свой бубен в подарок на память оставила, а сама исчезла куда-то из города - видать, ушла свой балаган догонять, ищи ветра в поле.
Помнится, сэр Бранд собирался свой дом строить, и спросил, пойду ли я к нему в служанки. Сперва я удивилась - я ведь не умею ничего, кроме как котлы чистить: ни готовить, ни платье в порядке содержать, ни за скотиной ходить. А потом испугалась - это же свободы никакой, весь день в одном доме, и приличия соблюдать надобно, чтобы о доме худого не говорили. И отказалась - мне и так хорошо живётся, и сэр Бранд со мной всегда сможет видеться. Что только на него нашло - не влюбился же, в самом деле? Он для таких глупостей взрослый уже муж, не юнец-оруженосец...
А следом в кабак зашёл де Клер-младший. Вот уж у кого денег куры не клевали: платил крупной монетой и сдачи не просил. Я набралась смелости и попросила угостить меня оладушком. Тот дал трактирщице монет куда больше должной суммы и сказал, что если мне вновь что-нибудь понадобится, то я смогу воспользоваться этим кредитом. Мне стало как-то неловко, но когда я предложила ему заходить, он отговорился, что женат. И верно - говорили, что он собирается жениться на сестре сэра Гисборна, но успел ли он уже сыграть свадьбу? Да и кому женитьба помешать могла... Мужчины порой странно себя ведут, и не поймёшь их никак.
Пришёл день сбора налогов. Вокруг секретаря на площади столпились в недоумении деревенские из Роттенмура - налоги вновь повысились, и денег на уплату не хватало. Я слабо надеялась, что мне хватит монет, накопленных в конверте, который я привязывала к поясу, - ведь я уже давно не тратилась на еду благодаря взносу сэра де Клера и сэру Бранду. И, какой бы призрачной эта надежда ни была, мне хотелось поскорее узнать, оправдается ли она, дабы не терзаться догадками. Я развернула конверт, секретарь Невилл пересчитал моё нехитрое богатство и забрал одну монету покрупнее, а два жалких пенса отложил в сторону. Я уплатила пол-шиллинга, а с меня требовалось два. Сэр Ли давненько не платил мне жалование - самое время ему об этом напомнить, чтобы не познакомиться с долговой ямой. Правда, секретарь сообщил, что у сэра Ли долгов больше, чем дохода. Вот так и будь добрее к людям - позволяй платить оладушками, тюремным хлебом...
Я нашла сэра Ли, но он сказал, что денег у него нет, и пусть тот, кто меня нанимал - его непутёвый младший сын, - мне и платит. Посоветовал наняться в кабак или ещё куда-нибудь. Я вспомнила о предложении сэра Бранда, и была почти готова пойти к нему и спросить, сколько он платит в месяц. Это было бы простым решением. Но правильно ли было покинуть замок сэра Ли и уйти к тому, кто заплатит больше, в непростое для него время? Он был добр ко мне, когда больше никто не протянул бы мне руку, и я работала у него не ради прибыли. И сейчас как-нибудь можно будет выкрутиться. Ведь у меня было гораздо больше свободы, чем у любой служанки.
Пока я стояла в дверях кабака и думала, как бы заработать поскорей, раздался шум, и стражники вперемешку с рыцарями побежали к лесу. Двуногие волки напали на сэра Гисборна и сумели его ранить, да разбежались - как сквозь землю провалились. Неужто вновь неспокойно стало в Шервудском лесу, опасно ходить из города до деревни? Эдвина сэр Ли ловить разбойников с собой не взял - велел за городской стеной оставаться, берёг, видать, единственного наследника от его же глупостей вроде прежней. Я и у Эдвина спросила про жалование, сказала, что его отец меня к нему послал. Но денег, как и следовало ожидать, и у него не было. Я упомянула даже, что меня переманить пытались, но я их не брошу, - но, похоже, у него и впрямь благодарности в денежной форме не находилось.
В кабаке объявился мастер тюремщик Катберт - с фингалом и похмельем, но целый и невредимый. Очень его ведьма пугала, которая в тюрьме сидела: говорил, она могла змею наколдовать, и монеты доставала из воздуха, и грозилась, что как плюнет в четыре угла - тюрьма и рассыплется. Я всё понять не могла, почему никак не повесят ведьму? Пока она жива, она может на весь город зло напускать - сэра Гисборна уже ранили разбойники, а дальше каких несчастий ждать? Мастер Катберт рассказывал, что к ней всё отец Мартин ходит, и от молитв её ломает и корёжит, но отец Мартин сомневается ещё, бесноватая она или больная просто. А болезни-то должны уходить от молитвы, не бывает таких хворей, чтобы возникали от молитв, если хворь эта не от нечистого! Испугалась я, что ведьма на нашего отца Мартина свои чары наложила, оттого он и колеблется, - и у кого же тогда искать защиты, неужто писать к самому Папе? Но мастер Катберт в отце Мартине был уверен и собрался пойти к нему да рассказать, чего он навидался в тюрьме и натерпелся.
Тогда ещё вернулась с богомолья монахиня Марта, наставница леди Эшли. Она не гнушалась со мной за одним столом в кабаке сидеть. Деревенские подолгу задерживались в городе, пытаясь продать или выменять свои товары, но никто их не брал, потому как после уплаты налогов денег ни у кого не было, а были одни долги. Из шерсти, у пряхи Дженни купленной, плели пояски на продажу. Рыбачка Пегги всем предлагала угря, уже полгода как копчёного, - благородную рыбу, которую, видать, только благородные и могли есть, не боясь, что больно эта рыба на змею похожа. Сэр Бранд и хотел бы купить угря, чтобы сэру де Клеру за шиворот засунуть, вот только стоил один угорь, как шесть супчиков в кабаке, а супчики всяко лучше такого удовольствия. Да и угря, как я считала, за шиворот стоит запускать живьём, чтоб мокрого и извивающегося, а иначе в чём потеха?
И на всяком углу только разговоров было, что о ведьме. Благородные говорили, что бывают такие душевные раны, от которых люди ум теряют, и бывают дома для таких людей, навроде тюрем, откуда их не выпускают никогда. Вот только ведьма может и из тюрьмы колдовать - иначе и не казнили бы ведьм. А что у этой ведьмы благородный вид - так верно один из подмастерьев сказал: богатое платье она себе наколдовать могла, или за своё золото колдовское могла купить, которое обернётся через некоторое время камнями или листьями. Да и не только простые люди с нечистым спутываются, учёная леди из благородного дома тоже может ведьмой стать. И где, кстати, дом её, где семья её, где муж, отец или брат, кто должен бы был сопровождать её на молебен? - Не было у неё ничего и никого, кроме дьявола, и если запирать её, то уж в монастыре, и подальше бы отсюда.
Пошла я побродить по городу, чтобы заработка найти, и удачно мимо одного из домов проходила: с заднего двора высунулась жена жида, подозвала меня и попросила её мужу Джозефу записку передать. И вместе с запиской дала две речные жемчужины - большая цена! Я, ничего не спрашивая, сразу побежала жида искать. Ан его ни дома нет, ни в кабаке нет, ни в пивоварне - нигде нет. Я весь город оббегала, у всех справлялась, не видели ли они жида, не проходил ли мимо, - не такой уж он шустрый, чтобы потерять его! Даже в замок сэра Ли заглянула, даже в тюрьму - хотя там ведьма сидит страшная, я как краем глаза её увидала, так меня ноги сами и унесли. Наконец кто-то сказал мне, что жид ушёл в деревню, но боязно было идти в одиночку через лес да через болото.
Я пришла в кабак, чтобы попросить кого-нибудь из подмастерьев, кто болота хорошо знал, меня проводить. А там сэр Бранд как раз обедал и сказал, что как закончит со своим супом, так сам меня проводит. Тут мне опять неловко стало - чтобы целый рыцарь, да брал на себя труд меня до деревни провожать! В лесу, конечно, разбойники, но им губить меня незачем, я им живой больше пригожусь. А пока я сэра Бранда дожидалась, то решила записку развернуть да полюбопытствовать, что жидовка супругу пишет, - интерес ведь не грех, ежели я чужих секретов никому не рассказываю. И как разобрала пару слов: "похитили меня" - так и поняла, что дело серьёзное, отлагательств не терпит. Сказала, что очень мне надо спешить в деревню и дождаться сэра Бранда я не могу. Но тут один из подмастерьев до дома жида сбегал и сказал, что тот уже из деревни вернулся.
Я из-за калитки кликнула Джозефа, а тот отвечал, что горе у него - жену у него украли. Уже хватился, значит, - может, в деревню и ходил искать. Я сказала, что у меня как раз от его жены записка, и что видела я её в добром здравии и записку получила из рук в руки, от неё лично. Не то чтобы приободрился от этого жид, - да и кто не стал бы беспокоиться, когда жену похищают? Ежели кто-то хотел таким образом у жида выкуп получить, то было это бесчестно и подло. А вот мне награду за хлопоты с запиской с него взять не зазорно. Когда говорили, что-де в Ноттингеме даже у жида денег нет, мне не особенно верилось: всем известно, что ростовщик на большой кубышке сидит, а про бедность свою говорит только от жадности.
Так я и рассудила, что коли у жида деньги есть, а у меня долги одни, то горе горем, а пусть поделится. Сказала ему, что мне за доставку записки хоть бы и маленькая монетка полагается. Жид покряхтел, что денег у него нет, полез куда-то, достал большой и тощий кошель, долго в нём копался и протянул мне колечко - простое, чёрное, гладко отполированное. Тут мне снова неловко сделалось - но не отказываться же! Если у жида денег не находится даже тогда, когда у него жену украли, то уж верно - нет у него денег: жид ты или не жид, а на выкуп бы не пожалел. Очень мне стало жаль жида, попыталась я его утешить, что жена его в порядке, и пожелала, чтобы её поскорей к нему от злоумышленников вернули. Так и ушла с колечком.
Сперва я думала колечко продать, - но кто бы стал покупать такое? У простых женщин денег на побрякушки не было, а знатным и предлагать стыдно, а ежели за так леди Эшли его подарить, то можно себе вообразить, как далеко она подарочек закинет, - ещё подумает, что украла. А мне это колечко как раз впору, и никогда прежде у меня не было украшений. Буду сама носить, раз выпросила, а что оно жидовское - то мне не страшно. А в уплату долга жемчужины отдам.
Одолжила я нитку, чтобы нанизать жемчужины, и пошла искать секретаря. Нашёлся он как раз в замке сэра Ли, разбирающим бумаги со всем семейством. Леди Эшли, конечно, заругалась, что я эдак без спросу с чёрного хода зашла и в гостиную вошла без приглашения, но секретаря потом поди найди, а должницей ходить - последнее дело. Многие роптали на налоги, но что поделаешь, если королю наши деньги были нужны, чтобы нас же и защищать? Я жемчужины секретарю протянула, он сверился со своими заметками и постановил, что коли жемчуг не морской, а речной, и не целая низка, а всего пара, то стоить они будут шиллинг. Целый шиллинг! Спасибо жидовке, и секретарю спасибо - явно завысил он цену. Осталось ещё пол-шиллинга отыскать.
Когда я в город вернулась, сэр Бранд спросил, уплатила ли я налог, и сколько осталось долгу. А как услышал про пол-шиллинга, так протянул мне большую монету и велел в кабаке разменять, долг уплатить, а остаток ему вернуть. Кто ж от такого откажется? Вот только в кабаке размена не оказалось, а сэра Бранда уже и след простыл, и с целой монетой я и пошла снова к секретарю. Он от сэра Ли ещё не уходил, и я уж на сей раз постучалась как положено, а секретарь вышел ко мне во двор, чтобы я леди Эшли глаза не мозолила. Я грешным делом подумала, не отдать ли всю монету за долги сэра Ли, но едва я спросила, сколько сэр Ли должен, так сам сэр Бранд подошёл. А секретарь даже сумму называть не стал - видать, такая она большая, что я и числа такого не знаю. Что же теперь будет, если сэр Ли расплатиться не сможет, - а ну как отнимут земли?..
Секретарь монету забрал, выдал мне размен - у него в ларце страсть как много денег, старых и новых, и заморских, и даже один самоцвет гранёный. Очень это мудрёная работа - деньги считать, я бы нипочём не справилась. Остаток я сэру Бранду в ладонь высыпала, а он потрепал меня по щеке и сказал, что отработаю. И от этих слов я даже тревожиться не стала, хотя скажи мне кто другой, что мне предстоит пол-шиллинга отрабатывать... - Потому как с добрым человеком дело иметь - только в радость.
А деревенские шумели на площади - им казалось, что их долг чрезмерно вырос, и осмелились перед самим шерифом правоту его секретаря под сомнение ставить. Но как Уилл на своей мандалютне на площади заиграл, сэр Ли меч выхватил и прогнал его прочь. Говорили, что инструмент его уже в болоте топить пытались, ан Уилл всё равно его выловил. Я предположила, что с тех пор в этой мандалютне лягушки развелись и выпрыгивали из неё, оттого так часто дети стали в городе ловить лягушек.
Позвали в ратушу смотреть суд над бесноватой - решили судить, дура она или ведьма. Страшно было, но интересно. Интересно, но страшно! Привели её, усадили, а она улыбается так жутко, словно в самую душу заглядывает - так я и спряталась от неё за чьей-то спиной, чтоб не глядела. Тут меня из толпы отозвал сэр де Клер-младший и сказал, что просто поговорить со мной хочет по-человечески. Поговорить я могу - мне не раз душу изливали, и за деньги даже, и за так. А он вместо того, чтобы своими горестями со мной делиться, стал у меня спрашивать, нравится ли мне моя жизнь и не хотелось ли мне хоть раз свою судьбу изменить, пожить по-другому. Вот так шутка! Неужто я на несчастную похожа? Отвечала, что всё у меня хорошо, есть кров и стол, и другой жизни мне не надо. Что Господь каждому его путь назначил, и ежели мой путь таков, то так тому и быть. А сама подумала, что хочешь чью-то жизнь изменить - так женись, а не можешь жениться - так не спрашивай. Но де Клер мне денег протянул - две крупные монеты, а заходить вновь отказался, сославшись на то, что женат. Вроде как милостыня - а вроде и обижаться не на что, потому как это он от чистого сердца. Норманн с чистым сердцем, подумать только!..
Тем временем суд начался - на него и епископ приехал, и рыцари собрались, которым не страшно было напротив ведьмы сидеть. А мастер Катберт сам не свой сделался - стал говорить, что он в эту женщину влюблён и жениться собрался, хотя только в тюрьме её и видел. Она к нему руку тянет, и он к ней рвётся - брат-пивовар насилу его удерживал и образумить никак не мог. Околдовала его ведьма, как есть приворожила - ежели змей, которых она в тюрьме призывала, ещё можно было на его пьяный бред списать, то все видели, как он прежде её боялся, и все видели, как он ныне по ней убивался и умолял ей жизнь сохранить. Это ли не доказательство её связи с нечистым?
Сэр Бранд высказался разумнее всех: ведьма она или дура - не так важно, так как она всё одно еретичка: когда спрашивала у неё некая женщина, в тюрьме её посещавшая, верит ли она, что вера христианская - единственно истинная и нет других богов, кроме Господа, то узница эта отвечала отрицательно. Спросили у неё и теперь, признаёт ли она церковь христианскую, и она головой покачала. И поняв, видимо, что бесовская её суть разоблачена и надеяться больше не на что, принялась она проклинать и страшно поносить епископа, а тот приблизился к ней и стал молитву читать, изгоняющую бесов. Она так и упала, как подкошенная, а мастер Катберт кричал, чтобы не мучили её. Пивовар Уилл хотел его увести и в тюремной камере запереть, но тот вырвался и назад побежал, так что Уилл его попросту оглушил.
Все мы крестились и отходили подальше, потому что ведьма вырывалась с такой нечеловеческой силой, что все рыцари разом держали её и с трудом могли удержать. И вопила она, и плевалась, епископ же так спокойно и ясно молитву читал, а мне очень страшно было, что бес выскочит и в кого-нибудь другого вселится, - дрожала как лист. Но вот затихло всё, и сказали, что ведьма умерла. Я порадовалась только, что теперь, как её не стало, злое её колдовство рассеется и мастеру Катберту легче станет. Может, он и вовсе ни о чём не вспомнит. А мёртвую ведьму я смотреть не пошла, и правильно сделала, потому как мертва она была уже давным-давно - то бес в труп вселился и из земли его поднял навроде упыря. Значит, прав оказался Томми на счёт бродящих по городу мертвецов, а ему не верили! Епископ велел похоронить женщину на освящённой земле, чтобы больше ни один бес не осквернил её тела. Вот такое чудо явил Господь в нашем Ноттингеме, а епископ проявил огромную силу своей веры. И все как один славили Господа и епископа.
Когда все разошлись, я тихонько подозвала секретаря Невилла и часть выручки своей вместе с теми монетами, которые мне де Клер-младший дал, протянула ему и сказала записать в счёт долга сэра Ли. Только ему попросила не говорить - иначе рассердится. Рыцари деньги различают, потому и ходят часто бедняками, - а мне всё одно: от друга деньги али от врага, за честный труд али за незаконный, жидовские али христианские, - как только они в твои руки попадают, так и становятся твоими. Для долгов сэра Ли то, наверное, капля в море, - но капли и камень точат.
А мастера Катберта я некоторое время спустя видела живым и здоровым, в естественном для него состоянии - то есть вусмерть пьяным. И говорил его брат, что он уже вторую неделю не просыхает. Стало быть, не забыл он ничего - а когда под чарами ходишь, немудрено потом перепугаться и страх свой в вине топить.
Сэр Бранд, казалось, вовсе оставил затею сэра де Клера убить. Говорил, что нужно сперва короля Ричарда дождаться. Я спрашивала, неужто король сразу всех рассудит и всех норманнов прогонит? А сэр Бранд отвечал, что король Ричард сам норманн. А мне так рассказывали, что только мать его, Алиенора, была норманнкой и замужем за тамошним королём, а затем он развёлся с ней за то, что она ему рожала только дочерей, и та вышла за нашего короля и родила ему сыновей, да ещё целую Аквитанию взяла с собой в приданое. Но, может, и запомнила я рассказ неправильно - немудрено напутать, когда слушаешь историю на одном ложе, а пересказываешь её на другом! Но сомнительно мне было, чтобы король - да в нашу глушь заехал, не может такого быть!
А как-то в кабаке сэру де Клеру-старшему случилось разговориться с сестрой Мартой о том, для чего та приставлена к леди Эшли. Спрашивал, хорошо ли её подопечная себя ведёт и каким наукам обучается, и всё это в присутствии самой леди Эшли и сэра Ли. Когда сэр де Клер допустил пассаж (так это, кажется, по-норманнски называется), что-де леди Эшли что ест, то и считает, а что считает, то и ест, - тут уж сэр Ли не выдержал и вызвал его на поединок. А де Клер сказал, что ответит на вызов, когда король вернётся. Сэр Бранд потом говорил, что это всё равно что сказать "после дождичка в четверг". Тут я совсем перестала понимать, ждал он короля или нет. Ведь король непременно вернётся - а значит, тогда и сэр Ли с де Клером подерутся.
Когда в очередной раз жители Роттенмура пришли в Ноттингем, шериф и сэр Гисборн старосту Дункана арестовали - и не за проступок какой, а просто в заложники взяли и объявили, что ежели в течение часа главарь разбойников не придёт один сдаваться, то старосту они повесят. Дочь старосты, Дженни-пряха, и другие деревенские кричали на сэра Гисборна, что он подлец и мерзавец, а я волновалась очень за старика Дункана, что он от расстройства заболеет и умрёт, хоть и держали его в ратуше, а не в холодной сырой тюрьме. Разбойников ловить - дело, конечно, важное, вот только с чего шериф и сэр Гисборн так были уверены, что главарь в их руки явится? Будь я сама разбойником (упаси Господь!), я бы, во-первых, не стала собой жертвовать ради какого-то деревенского, потому как без главаря всю шайку легко будет переловить, а во-вторых, не поверила бы своим врагам и подумала, что они и меня, сиречь главаря, повесят, и старосту повесят заодно. Но сэр Гисборн говорил, что если они верно угадали, кто главарь, то он придёт. Видать, был разбойник старосте Дункану каким-либо родственником. Но разве же душегубы родную кровь ценят?
Время шло, и рыцари обсуждали, что со старостой делать, если разбойник так и не придёт, - вешать его или нет? Сэр Бранд говорил, что не вешать, поскольку невинно казнённый станет в глазах людей мучеником и на место трёх разбойников мы получим тридцать три. Сэр де Клер-младший говорил, что вешать, потому как обещания надо сдерживать, а пустые угрозы покажут, что шериф слаб, и потому как деревенские после такого много раз подумают, покрывать разбойников или нет. А покрывали ведь наверняка, оттого и поймать волков двуногих не выходило никак, - а староста, как ни крути, за всю деревню был в ответе. И оба рыцаря были правы, что только доказывало, что вся идея была дурной. А если посудить по-человечески, то старого Дункана никак нельзя было вешать - стариков и детей только безбожные негодяи жизни лишают, а не те, кто их ловить королём назначен.
Все ждали появления разбойника в огромном волнении, и сэр Гисборн - пуще всех: места себе не находил, так и метался вдоль да поперёк площади. Я сказала ему, что он всё в делах и давно не захаживал, спросила, не хочет ли он развеяться, - он ответил, что сейчас не время. И у прочих, в особенности у деревенских, были такие лица, словно кто-то уже умер. Но отчего же старика Дункана хоронить прежде времени? Вот и Эдвин Ли мне сказал, что, дескать, не сейчас. Так все говорят - не сейчас, а потом, глядишь, поздно будет... А точильщик меня пощупал только - на будущее, так как на большее денег у него не было.
А сестра монашки Марты, Лора, спросила, действует ли ещё закон, согласно которому невинная девушка может за приговорённого замуж выйти, и тогда его не повесят. Все удивились, где же она в Ноттингеме найдёт невинную девушку, а та ответила, что это она сама. Ну и ну! Она ведь на год меня старше, ещё немного - и состарится, как и я. Костоправ же Эд напился на неведомо какие деньги и порывался куда-то идти буянить, а прочие деревенские ловили его под руки и уводили подальше в кусты, чтобы не натворил чего.
А пока я в толпе вокруг ратуши толклась, то услышала, что дети сэра Ли шепчутся о том, что их отец в Тауэре. В тюрьме в Лондоне. За долги в такую тюрьму не сажают. Неужели и в этом виноваты разбойники?
Люди после того, как схватили старосту Дункана, ещё не успели разойтись, как вдруг сэр Бранд заявил, что ему нужна толпа, и направился к площади. В качестве толпы за ним последовали мы с оруженосцем Эрлом и ещё кто-то из зевак. Там сэр Бранд остановился перед сэром де Клером и заявил, что тот не мужчина и не рыцарь, потому что де Клер отложил поединок с сэром Ли, а значит, струсил. Де Клер сразу выхватил меч, но сэр Гисборн встал между ними и уговорил сражаться через час. Они согласились и разошлись.
Сэр Бранд повёл меня, конечно, в кабак. Спросил, буду ли я о нём плакать, если де Клер его убьёт. Я отозвалась, что, наверное, буду. Эрл заметил, что не очень-то много любви в этих словах, но я сказала, что любви и не обещала - но всегда грустно, когда доброго человека убивают. Сэр Бранд не ожидал, как он сам признался, что де Клер примет его вызов, - думал, что тот придумает отговорку. Но, видать, всё же де Клер был рыцарем, а не тем, что там про него ни говорили. Памятуя о мече сэра Бранда, бой был не на равном оружии, но сэр Бранд говорил, что у де Клера есть время найти себе щит, или он предложит де Клерам драться с ним вдвоём. Но коли де Клер был настоящим рыцарем, так наверняка выйдет один и погибнет, и это тоже было грустно - и не очень-то честно: уж сэру Бранду найти себе равный меч было бы проще. Но обычные мечи были ему не по руке.
Когда час прошёл, сэр Бранд уже не стал созывать толпу - они с де Клером просто сошлись на площади без лишних глаз и стали биться, и долго де Клер не простоял на ногах. Кажется, только я да Эрл и видели, как де Клер упал, страшно израненный, и сэр Бранд своим кинжалом перерезал ему горло, - прочие подоспели, когда всё было уже кончено и де Клер истёк кровью. Его окружили родственники, также появился шериф и стал спрашивать, что произошло. Де Клер-младший говорил, что это сэр Бранд вызвал его брата, а сэр Бранд - что его вызвал де Клер и тому были свидетели. Пришлось мне выйти вперёд и рассказать всё, как было: как сэр Бранд оскорбил сэра де Клера, как тот схватился за меч, а сэр Гисборн велел им отложить поединок, и как в оговорённое время они вновь встретились. Шериф позвал отца Мартина, а сэр Бранд - позвал нас с Эрлом в кабак выпить за победу.
Он сказал, что пьёт за Ричарда, и я тоже выпила за Ричарда: и за нашего короля, и за погибшего Ричарда де Клера, чтобы простил ему Господь все грехи, и за сэра Ричарда Ли, чтобы поскорее возвращался он из Тауэра. Сэр Бранд говорил, что-де раздавил гадину и что де Клер своими подлыми кознями больше людей погубил, чем он, сэр Бранд, своим мечом, - но о мёртвых если говорить, то только хорошее. Теперь сэр Бранд говорил, что ему нужно убить и де Клера-младшего, не то Робера, не то Роланда, чтобы своё имение Блэкмур забрать обратно. И спрашивал ещё, не родился ли у де Клера уже сын. Но не будет же он убивать и ребёнка! Также сэр Бранд опасался, что де Клер, поклявшийся в свою очередь его убить, ему мстить будет - наймёт душегубов, за городской стеной подстерегающих, или отравит ядом. А я возражала, что яд - женское оружие, а де Клер - рыцарь и к таким методам прибегать не станет. Но сэр Бранд всё равно требовал, чтобы Эрл от него не отходил и всё время прикрывал его спину от удара.
Очень мне не хотелось, чтобы сэр Бранд и де Клер-младший, оба славные рыцари, убивали друг друга - может, старший де Клер и впрямь был злодеем, но брат его уж точно был на него не похож. И, в отличие от сэра Бранда с его большим мечом, у Робера (или Роланда?) де Клера совсем не было шансов выжить, как не было их у Ричарда де Клера с его маленьким норманнским мечом. А хотелось - пойти к де Клеру и сказать: не вызывайте Бранда Блэка на поединок, а то он вас убьёт, и жена ваша будет плакать, да и мне грустно станет! Но что он мне ответит? Разве что денег снова даст, чудак человек. И не стала ничего говорить, а только надеялась, что всё само образуется.
Вскоре вернулся из Лондона сэр Ричард Ли. Его дети побежали к нему навстречу, и я вышла его встречать и была очень рада его возвращению. Сэр Бранд подошёл к нему, чтобы извиниться за то, что убил де Клера прежде него, но добавил, что если сэр Ли был заключён в Тауэр из-за наветов де Клера, то и выпустили его потому, что де Клера не стало. Однако сэр Ли возразил, что не из-за слов де Клера его осудили, а оттого, что у короля было плохое настроение. Подробностей он не сообщал, и мы оставили его наедине с домочадцами.
Но другие жители города и деревни, прослышав о том, что приехал домой хозяин замка, собрались поприветствовать сэра Ли. Я стояла у дерева на краю площади, а передо мной стоял сэр Гисборн, когда незнакомый мне человек в крестьянском платье из дерюги, опоясанном верёвкой, и в капюшоне, закрывающем лицо, прошёл мимо меня почти вплотную - и тут же сэр Гисборн упал к моим ногам. Я даже не сразу сообразила, что стряслось, ведь сэр Гисборн отродясь в обмороки не падал, - пока не заметила пятно крови, расплывающееся под его боком в чёрном камзоле. Я отступила, чрезвычайно напуганная, а рыцарь-госпитальер сэр Кристиан склонился над раненым.
Разбойника, напавшего на сэра Гисборна, успели схватить другие рыцари и стражники. При этом какая-то девушка из деревенских - я не смогла разглядеть - бросилась на них с ножом и порезала руки сэру Бранду, который, видимо, закрылся ими, не желая её ударить; руки ему перевязали. Капюшон с разбойника упал, и я припомнила Вулфа, который в кабак с собакой приходил - видать, это он и был. И ведь не ночью в лесу зубы показал, а в самом сердце города, да среди бела дня - вот какая наглость! И не лицом к лицу, а со спины тихонько ножом ударил, - вот какая подлость. Страшно сделалось, а ну как ещё разбойники вот так запросто среди горожан расхаживают и ножички держат в рукаве. Ведь душегуб этот мог и меня так же, как сэра Гисборна, порезать, если бы я заметила чего, - он совсем близко ко мне подошёл. Жутко думать об этом, - скорей бы повесили разбойника, пока он опять не сбежал!
Зато староста Дункан, живой и невредимый, отправился в кабак угощать всех в честь того, что его из плена отпустили. Вот славный, щедрый старик, - разве мог он быть пособником разбойников? Кабы разбойники были ему роднёй или друзьями, он бы осерчал теперь, когда одного из них схватили, а не радовался и не праздновал. Он запросто сел в кабаке на скамейку у очага, где сарацинка рассказывала шуту сказки, и спросил, не видели ли мы чёрного рыцаря, закрывающего своё лицо. Я немало удивилась, ведь только сарацины прячут лица. Но, может статься, у этого рыцаря лицо было обезображено шрамами - или же, напротив, он был так красив, что дал обет скрывать своё лицо из скромности, подобно святому Христофору, который попросил Господа превратить его лицо в собачью морду. А Дункан возразил, что святой Христофор уже родился с собачьей головой, потому как происходил из особого племени псоглавцев, живущего на краю земли. Каких только чудес не бывает на свете! Дункан сказал, что даже великаны ещё водятся - далеко-далеко на севере, где высокие горы покрыты льдом и снегом. Но рыцаря в чёрном - нет, мы не видали...
Лора хотела поесть супа, но ей не хватало одной мелкой монетки - и я ей монетку из своего конверта отдала. Налоги такой мелочью всё равно не заплатишь, а так она мне на что? Лора удивилась, что не такая уж я и плохая. Но что же, кто грешник - тот и злой? Бывают и праведники суровы, а добросердечные грешат.
Вот поставили на площади виселицу и собрались вешать разбойника. И я посмотреть пришла - страшно это, но интересно. Страшно, потому что не люблю на покойников смотреть, и жалко их делается, и боязно, что сглазят перед смертью. А интересно, потому что может душегуб напоследок раскаяться в содеянном, облегчить душу. Но Вулф связанный, и впрямь как волк заросший, в чаще леса живьём пойманный, ни в чём не каялся, а сказал только, что шериф и прочие люди короля - ещё больше разбойники, чем он сам. Как будто они налог собирали силой и в собственную казну его складывали! Все свои богатства небольшие и шериф, и сэр Гисборн обрели на Святой земле своим мечом и своей кровью, а теперь проливали кровь, защищая людей от разбойников. Ежели их не станет, исчезнет порядок и наступит беззаконие, и двуногие волки будут по улицам рыскать и забирать товары и деньги просто так, разорять и ранить.
Тут заговорил сэр Гисборн, перечисляя обвинения, и не успели на разбойника накинуть петлю, как деревенский Уилл, который всё играл на мандалютне, кинулся вперёд и сэра Гисборна мечом пронзил. Тут же самого Уилла окружили рыцари и стражники и зарубили мечами. И что за муха укусила дурака? Славного рыцаря загубил, и сам пропал ни за что. Вдруг вышел из толпы рыцарь в чёрном, с лицом, закрытым на сарацинский манер чёрным платком, с чёрным щитом и мечом, и заговорил, но издали его слышно не было. А когда он скинул платок, а затем сорвал чёрный кожух со щита с тремя золотыми львами, все стали опускаться перед ним на колени, потому как узнали в нём нашего короля Ричарда. Высокий, красивый - всё как и подобает королю. Вот ведь довелось, из нашего захолустья ни разу не уезжая, в своей жизни на самом деле увидать самого короля! Будет о чём рассказывать, да расскажешь - не поверят.
Почему-то разбойника не стали вешать, а развязали его и отпустили, и он пошёл следом за королём. Может, король его сам решил судить, - да кто же королевским судом судит не благородного, а душегуба безродного из леса? Сперва король ушёл в дом шерифа, и все столпились вокруг - и рыцари, что хотели говорить с королём, и простолюдины, что надеялись просто его краем глаза увидеть, краем уха услышать. А король никого прогонять не стал, а напротив - велел всем собраться в ратуше, чтобы каждый мог и посмотреть, и послушать, и просьбу сокровенную высказать. Я тоже в ратушу пришла - говорят, и кошка может смотреть на короля. Стою за колонной и разбойника Вулфа боюсь, который на свободе стоит подле короля будто рыцарь и говорит с ним наравне, головы не склоняя. Не иначе как король его вместо медведя для потехи держит, по своей величайшей храбрости, - а мне боязно, что разбойник бросится.
Первым к королю подошёл сэр Бранд и поведал о том, как его земли из-за клеветы выморочными объявили и де Клеру в собственность передали. И сказал король, что подумает. Затем поговорил король о чём-то негромко с сэром Ли и велел привести Клема, шута погибшего сэра Гисборна. Стражники шута приволокли силой: тот сопротивлялся, думая, видимо, что его будут судить. Но ему указали на короля, и он где стоял, там и пал на колени. Король подозвал его поближе и, стоя над ним, говорил с ним тоже так тихо, что мне ничего не было слышно, но, видать, Клем был не простым шутом, а каким-нибудь бастардом, и король предлагал посвятить его в рыцари. Но Клем поднялся с колен и что-то дерзко отвечал королю - отказывался, должно быть. Сэр Бранд, стоя в толпе, собрался было отправить Эрла тоже попроситься в рыцари, но Эрл заявил, что вызовет короля на поединок, и сэр Бранд передумал его отпускать. Подошла к сэру Бранду сестра Марта и сказала, что пока был жив сэр де Клер, он в монастырь отправлял такие-то подарки. Спросила, возобновятся ли пожертвования, когда сэр Бранд вступит во владения землями Блэкмур, а тот говорил:
- Перед тобой - наш король, на которого все мы должны равняться. Потому я отвечу так же, как он: я подумаю!
И странные люди вдруг вошли в ратушу, и толпа перед ними расступалась: все в одинаковых зелёных плащах с капюшонами, в цвет листвы, все с луками в руках. Разбойники? Но присмотрелась - а лица под капюшонами знакомые: и Хромой Эд, и Саймон-кузнец, и Дик-лесник, и Кай с мельницы... Не то честные люди подались грабить на большой дороге, не то люди с большой дороги честными людьми решили стать. Вроде и страшно, а вроде и бояться нечего, когда все свои, и ведут себя перед королём почтительно. Так я и успокоила себя, что раз король им позволил среди людей находиться, то, значит, миловал, и для людей они более не опасны.
Народ осмелел, видя, что король милостив. Лора мастера Катберта за руку схватила да бухнулась вместе с ним в ноги королю, прося благословить их брак, потому как она пять лет не могла себе мужика найти, и вот нашла. Все посмеялись, а тут и рыбачка подоспела - преподнесла Его Величеству копчёного угря, королевскую рыбу. Дождалась чудная рыба своего славного часа! А когда король уже поднялся, чтобы из ратуши выходить, даже Томми набрался храбрости, пал перед ним ниц и стал слёзно просить освободить его от должности могильщика, помощника тюремщика, да ученика палача, потому как боится он всего. Секретарь и все прочие подтвердили, что парень к этой службе совсем не годен, и король дал добро ему наняться в подмастерья к пивовару, если тот его возьмёт, или ещё куда. А как из ратуши толпа потянулась, сэр Бранд приобнял меня и сказал:
- Поехали в Чёрное болото!
- А как там, красиво?
- Да не очень...
- А тепло?
- Не слишком...
- Сыро, зато грязно? Годится.
Сэр Бранд сказал, что у него в Блэкмуре я буду заниматься тем же, что и теперь, только в лучших условиях и за лучшую плату. Это куда заманчивей звучало, чем быть служанкой: с сэром Брандом и гарнизоном его замка скучать не придётся, а заработок можно будет на ярмарке тратить, и на налоги ещё останется. Монашке Марте сэр Бранд обещал в первый год отправить вдвойне даров, а дальше посмотреть, как пойдёт. А Томми он предложил быть у него в Блэкмуре мудрецом - это он, может, шута имел в виду, только если ему нравились шутки про ходячих покойников. И пивовара позвал в Блэкмур перебираться - но тот ещё свадьбу хотел сыграть с трактирщицей и обещал подумать после. Неужто всё лучшее из Ноттингема в Блэкмур переманится?
Король в замок сэра Ли направился, а я с Эдвином попрощалась, сказала, что перебираюсь на Чёрное болото, - теперь, когда король на сэра Ли больше не гневается, они и без меня справятся. А ежели не справятся, так я помогу, - не для того ведь деньги нужны, чтоб на старость закапывать.
А больше в пост не влезло