Пока я, проснувшись, с пивом и внутренним содроганием сяду за отчёт с игры, выложу текст-про-арест из квенты, немного дополненный по результатам пятничной домашней сыгровки с Хикеракли.
Глава 78Глава 78. Тронулся лёд
Свет не померк, нет. Это снаружи его будто выключили, а внутри он ещё тлел, как в хрустальной пепельнице, и граф обнимал себя руками, чтобы не заметили, не заплевали. Вся эта ненужная влажная жалость, дежурно над ним выжатая, пугала пуще семейного склепа, куда его, впрочем, по недосмотру пока не заперли, оплакав и отмстив.
В доме находиться было невыносимо. Лакей Клист и решительно переселившийся к графу За'Бэй наперебой старались продемонстрировать ему преимущества жертвенного положения. Как будто душу можно отбросить, как ящерица хвост, и налегке воспарить. Радовались отсутствию того, чьего присутствия на самом деле не замечали - внутри, не греющим огоньком. Граф молчал, чтобы его не выдать, рвался уйти - и вырвался, как из-под ареста удрал, по задворкам вымерших аристократических дворов, пешком в ещё не белую летнюю ночь, а всего лишь серый весенний вечер.
Радуясь весне, все прочие о нём и позабыли. Не трогали до похорон, как почётно свою жизнь окончившего вопреки возрождающейся, смерть поправ, природе. Природа, по мнению графа, была вероломна - сегодня все радовались солнечной яркости и резвилась всякая тварь, а завтра, того и гляди, ударят заморозки. Сегодня все торжественно отрекались от дальнейшего кровопролития, а завтра, быть может, снова возьмутся за оружие. Сегодня ты рядом с ним, а завтра - а нет у тебя, граф, никакого завтра, осталось одно вчера.
Граф ушёл в "Пёсий двор". Ресторация, филармония, академия на глазах окукливались в гранит, в новом мире им суждена была участь мавзолеев, к которым понесут не вымечтанные им белые орхидеи, а бумажные подделки. А он своё единственное живое, чудом уцелевшее, понесёт туда, где всё начиналось на самом деле.
Там, где начиналось, одним чаем всё не закончилось - потому как графа обнаружил Хикеракли. Протянул бутылку твирова бальзама, обжигающего кислой горечью, спрашивал про Твирина, злился, предлагал уехать в Степь, а потом вдруг обнял, уткнулся головой и твердил совершенно опешившему графу в ухо, что его… оскопист его смерти не обрадовался бы. А граф улыбался сквозь слёзы, отвечая, что душа его - не потёмки и не сдохнет, слабо ругался, когда Хикеракли полез было его целовать, и, всё не понимая, по какую сторону тюремной решётки находится, хотя бы вспомнил, на каком находится свете.
Возвращаться было некуда – мира больше не было, и дома не было, и граф просил извозчика ему не искать, оставить его здесь; в прошлой жизни ночевать на верху «Пёсьего двора» так ни разу и не довелось.
Пить граф не умел - на всю ночь его бы не хватило. Как Хикеракли ушёл, заботливо устроив его в уголке, пропахшем кошками, - не помнил. Запомнил, как его нашёл За'Бэй и поволок домой, уставшего сопротивляться, - да умели ли они сопротивляться вовсе, если их всех весенним кровавым половодьем так далеко от берегов уволокло, - и как перешёл из рук в руки. Прямо на пороге разорённого дома, где их уже ждали - по-хозяйски экономя на электрическом освещении. Запястья скрутили за спиной, холодно, обшарили, За'Бэй шумит и раскалывается голова. Потом свет померк. Но только снаружи.
Глава 78Глава 78. Тронулся лёд
Свет не померк, нет. Это снаружи его будто выключили, а внутри он ещё тлел, как в хрустальной пепельнице, и граф обнимал себя руками, чтобы не заметили, не заплевали. Вся эта ненужная влажная жалость, дежурно над ним выжатая, пугала пуще семейного склепа, куда его, впрочем, по недосмотру пока не заперли, оплакав и отмстив.
В доме находиться было невыносимо. Лакей Клист и решительно переселившийся к графу За'Бэй наперебой старались продемонстрировать ему преимущества жертвенного положения. Как будто душу можно отбросить, как ящерица хвост, и налегке воспарить. Радовались отсутствию того, чьего присутствия на самом деле не замечали - внутри, не греющим огоньком. Граф молчал, чтобы его не выдать, рвался уйти - и вырвался, как из-под ареста удрал, по задворкам вымерших аристократических дворов, пешком в ещё не белую летнюю ночь, а всего лишь серый весенний вечер.
Радуясь весне, все прочие о нём и позабыли. Не трогали до похорон, как почётно свою жизнь окончившего вопреки возрождающейся, смерть поправ, природе. Природа, по мнению графа, была вероломна - сегодня все радовались солнечной яркости и резвилась всякая тварь, а завтра, того и гляди, ударят заморозки. Сегодня все торжественно отрекались от дальнейшего кровопролития, а завтра, быть может, снова возьмутся за оружие. Сегодня ты рядом с ним, а завтра - а нет у тебя, граф, никакого завтра, осталось одно вчера.
Граф ушёл в "Пёсий двор". Ресторация, филармония, академия на глазах окукливались в гранит, в новом мире им суждена была участь мавзолеев, к которым понесут не вымечтанные им белые орхидеи, а бумажные подделки. А он своё единственное живое, чудом уцелевшее, понесёт туда, где всё начиналось на самом деле.
Там, где начиналось, одним чаем всё не закончилось - потому как графа обнаружил Хикеракли. Протянул бутылку твирова бальзама, обжигающего кислой горечью, спрашивал про Твирина, злился, предлагал уехать в Степь, а потом вдруг обнял, уткнулся головой и твердил совершенно опешившему графу в ухо, что его… оскопист его смерти не обрадовался бы. А граф улыбался сквозь слёзы, отвечая, что душа его - не потёмки и не сдохнет, слабо ругался, когда Хикеракли полез было его целовать, и, всё не понимая, по какую сторону тюремной решётки находится, хотя бы вспомнил, на каком находится свете.
Возвращаться было некуда – мира больше не было, и дома не было, и граф просил извозчика ему не искать, оставить его здесь; в прошлой жизни ночевать на верху «Пёсьего двора» так ни разу и не довелось.
Пить граф не умел - на всю ночь его бы не хватило. Как Хикеракли ушёл, заботливо устроив его в уголке, пропахшем кошками, - не помнил. Запомнил, как его нашёл За'Бэй и поволок домой, уставшего сопротивляться, - да умели ли они сопротивляться вовсе, если их всех весенним кровавым половодьем так далеко от берегов уволокло, - и как перешёл из рук в руки. Прямо на пороге разорённого дома, где их уже ждали - по-хозяйски экономя на электрическом освещении. Запястья скрутили за спиной, холодно, обшарили, За'Бэй шумит и раскалывается голова. Потом свет померк. Но только снаружи.